Дмитров в годы русско- японской войны и 1-й русской революции (1904-1907г.)

Описание событий, происходивших в Дмитрове в начале XXв., я провожу на основе архивных документов, а также дневниковых записей и воспоминаний современников.

За основу взяты дневник купца А.Е. Новосёлова, воспоминания земской учительницы А.И. Елизаровой и сына разночинца В.С. Уланова. Оценка тогдашних событий людьми разных возрастных и социальных групп, обладавших несхожими политическими убеждениями, позволяет более отчётливо обрисовать картину событий, происходивших в городе в начале прошлого века.

Также привожу цитаты из воспоминаний В.Ф. Джунковского и произведений писателя С.П. Подъячева. Джунковский, во время событий 1905 – 1907г. служивший губернатором Москвы, отражал позицию либеральной части высших царских кругов. Подъячев, выходец из крестьянской среды Дмитровского уезда, рассказывал о происходившем устами крестьян и беднейшей части мещан Дмитрова.

Самый старший из авторов воспоминаний – купец Алексей Егорович Новосёлов (1858 – 1910) происходил из старинной городской династии. Его отец Егор Ильич (1818 – 1881) родился в бедной неблагополучной семье мещанина Ильи Алексеевича Новосёлова, высланного из Дмитрова в 1825г. по приговору городского магистрата в Сибирь на поселение. Егор Ильич воспитывался старшими братьями Иваном и Василием. Оба его брата умерли молодыми и бездетными, Егор остался единственным наследником скудного мещанского имения. Но он оказался человеком весьма энергичным и предприимчивым, и к 1860-м годам уже был в числе городского купечества. Вероятно, немало этому способствовала и его женитьба на дочери зажиточного мещанина Ивана Валандина Арине. Отсюда в Дмитрове появилось устоявшее «уличное прозвище» их семьи «Новосёловы – Валандины». У Егора Ильича и Арины Ивановны была большая семья: трое сыновей – Алексей (1858г.р.), Иван (1861г.р.) и Егор (1868г.р.), а также шесть дочерей. Иван перебрался в Москву, а Алексей и Егор после смерти отца продолжили его коммерцию – торговлю ситцем, бакалейными товарами и игрушками, ещё семья Новосёловых содержала постоялый двор.

Алексей Егорович был воспитан в типичной провинциальной купеческой среде с её господствующей идеологией – верой в Бога, Царя и Отечество, почитанием старинных традиций и устоев, и боязнью и неприятием всего нового.

С 19-ти летнего возраста Алексей Егорович вёл дневник, в котором были отмечены основные семейные события – рождения и смерти родных и близких, а также идеализированные описания военных действий русско- турецкой войны 1877- 1878г., юношеские любовные переживания и др.

Алексей Егорович был женат на дочери писаря дмитровской городской думы Егора Алексеевича Ложкина Марии, у них было 10 детей. Круг интересов А.Е. Новосёлова, в отличие от большинства городских купцов, не ограничивался только вопросами личной коммерции. На общественных началах работал библиотекарем городской библиотеки, во время переписи населения 1898г. был одним из добровольных переписчиков, был в числе организаторов создания в Дмитрове «Общества народной трезвости» и др. Уже в зрелом возрасте он возобновил дневниковые записи. Будучи одним из лидеров городских черносотенцев, описывал события, происходившие в Дмитрове в 1904 – 1907г.

clip_image002[4]

А.Е. Новосёлов ( фото 1909г.)

Александра Ивановна Елизарова (урождённая Полянинова) родилась в 1875г. Её отец Иван Николаевич Полянинов служил счетоводом Дмитровской городской управы. Он был младшим братом Александра Николаевича Полянинова, в течение 20 лет занимавшего посты городского головы и городского старосты Дмитрова. Получив начальное домашнее образование, она затем окончила Дмитровскую женскую прогимназию и Московскую учительскую семинарию. После окончания семинарии работала учительницей в селе Подчёрково. В 1902г. вышла замуж за мещанинам Алексея Михайловича Елизарова. Его отец, Михаил Иванович Елизаров служил бухгалтером земской управы, один брат, Василий окончил математический факультет Московского университета, а другой, Иван служил в Дмитровской полиции регистратором. Как и большинство представителей дмитровской интеллигенции, Александра Ивановна и её близкие были сторонниками либерально – демократических ценностей. Свои мемуары она написала уже в глубокой старости, в 1956 – 1957г.

Василий Семёнович Уланов (1890 – 1967) также принадлежал к дмитровской либеральной интеллигенции. Родился в семье служащего, окончил Дмитровское высшее начальное училище. В годы Советской Власти работал бухгалтером на заводе МЖБК. Его жена Наталья Ивановна, урождённая Минина, была дальней родственницей Василия Васильевича Минина, одного из первых коммунистов Дмитрова, бывшего руководителя Дмитровского краеведческого музея. Вместе с В.В. Мининым В.С. Уланов написал несколько работ по краеведению и истории революционной деятельности в Дмитровском крае. Естественно, что во всех работах Уланова видно сильное идеологическое влияние В.В. Минина.

clip_image004

В.С. Уланов с сыном Андреем (фото ок. 1930г.)

Социальный состав тогдашнего населения Дмитрова подробно (хотя и субъективно, в идеологических границах начала 1960-х годов) описан В.С. Улановым: « Наибольшую часть составляло мещанское сословие. Оно занималось огородничеством, мелкой торговлей и службой в канцеляриях. Из этой среды были кустари: сапожники, портные, пекари на дому, были извозчики и ямщики. Следующая по численности часть жителей – купцы и прочая мелкая буржуазия. Среди купцов были крупные богатеи: Караваевы, Немковы, Суходаев, Клятов, Бузин, Рыбаков, позднее – Морозов. Более мелкие: Кафтанниковы, Жеребины, Ерофеевы, Медведевы, Векшины, Бакакины и др. Все они имели торговые предприятия, а некоторые и промышленные (фабрика Немкова). Кроме торговли имелось и мелкое производство: колбасная Кафтанникова, столярная Крылова, свечная Рыбинского. Количество магазинов было большое, главным образом – в торговых рядах. Купцы жили между собой дружно, не смотря на конкуренцию, представляя собой некую корпорацию. Они часто собирались тесной компанией. Местом сбора была, обыкновенно, чайная общества трезвости — на месте нынешнего пожарного депо. Там, по вечерам, за составленными столами, они не спеша пили чай и обсуждали политические новости, причем можно было всегда слышать громкий голос вожака их – купца Новоселова — Валандина, рассуждающего на патриотическую тему…

Интеллигенцию представляли обычные персонажи: учителя, врачи, средние служащие (секретари, бухгалтера) и проч. Особую корпорацию среди интеллигентов составляли земские служащие; это была тесная обособленная семья, родоначальником которой был член управы Тимофеев Филипп Тимофеевич. Подобно Чеховскому Балагину, (А.П. Чехов «Дом с мезонином») он почти все должности в земстве роздал своим родным — сыну, зятю и проч. и близким знакомым (братья Бородины, Кабинов, Седов и проч.). Все они получали высокие оклады, были везде первыми и тщательно оберегали свою корпорацию, проникнуть в которую, без особого благоволения одного из их столпов, было невозможно. Они были первыми людьми в общественном собрании и играли первую скрипку во всякого рода «культурных начинаниях».

Филипп Тимофеевич Тимофеев (1844 – после 1914) родился в деревне Фёдоровской Морозовской волости Дмитровского уезда в крестьянской семье. Получив начальное образование, в 1860г. поступил в Синьковское волостное правление на должность помощника волостного писаря. С 1864 по 1874г. служил там волостным писарем. В 1874г. был избран в члены Дмитровской земской управы, где затем прослужил более 40 лет. Ф.Т. Тимофеев не занимал руководящих постов в земской управе, так как не состоял на государственной службе и не имел чина. Внёс огромный вклад в дело народного образования Дмитровского уезда. Занимал активную гражданскую позицию, в 1883г. участвовал в разоблачении финансовых махинаций тогдашнего городского головы А.П. Емельянова.

Естественно, что за многие годы вокруг Тимофеева сплотился определённый круг городской интеллигенции, ну а семейная наследственность в служебных делах была тогда обычным делом в среде чиновничества и служащих. В земской управе служил его младший сын Филипп, старший сын Сергей был смотрителем дома губернского земства на Дмитровском шоссе, четыре дочери работали учительницами в уездных земских школах. Впрочем, ещё двое его сыновей (Т. Тимофеева было 10 детей) не имели отношения к земству.

Ф.Т. Тимофеев был не богатым, но вполне обеспеченным человеком. В земской управе получал жалование 90 рублей в месяц, на 2-й Борисоглебской улице (теперь ул. Л. Никольской), в районе нынешнего «Дома учителя» владел большим деревянным домом.

clip_image005

Филипп Тимофеевич Тимофеев с сыном Филиппом (фото 10 ноября 1910г.)

Далее Уланов пишет: «Наконец, следует кое-что сказать и о служилой аристократии города. Типичными представителями этой категории были крупные чиновники: исправник, помощник его, воинский начальник, земские начальники, податной инспектор, акцизный, казначей, лесничий, следователь и проч. Среди них были и уездные помещики; некоторые имели высшее образование. Многие жили обособленно, замкнуто, не соприкасаясь в частной жизни с «мелким людом», имели имения в уезде, где и проживали; иные жизнь в Дмитрове находили скучной и предпочитали жить в более оживленном месте – Сергиевском посаде (ныне г. Загорск), входившем в состав Дмитровского уезда. Все эти люди крайне консервативных взглядов и многие из них, по убеждениям – ярые монархисты…»

Несколько слов о духовенстве: в соответствии с количеством церквей, оно было весьма многочисленно. Возглавлял его протоирей собора Рождественский — старец лет 90. Среди попов были молодые представители духовенства с либеральным духом; таким мнил себя, например, поп тюремной церкви Лихачев. Он при всяком удобном и неудобном случае, любил сказать речь (не только в церкви) о гуманно-христианских чувствах, но большинство попов было старого закала и кроме веры, царя и отечества, ничего знать не желали. Таков, например, был поп Тихвинской церкви Дмитрий Цветков, да и многие другие. Проводили они время преимущественно за картами и были любителями хорошо выпить и закусить, так что из сопоставления «богу или мамоне» предпочитали последнее…»

Основную же прослойку городских жителей составляла беднейшая часть мещанства. Это были далёкие от политики люди, основной задачей которых было лишь как- то обеспечить своё скудное существование. С.П. Подъячев устами главного героя рассказа «Забытые», плотника Ивана Захаровича, жившего на бедной городской окраине, сказал об этих людях: «… Кто мы такие, а? Знаешь? Мы, брат, «самый низший разряд городского населения», самая то есть голь, самая шваль… «Смесь племен, наречий, состояний»… Кого только нет у нас! Тут и дворовые, бывшие холуи, и из жидов, и из цыган, и из церковных причетников, выгнанных за негодностью из духовного звания… Кто никуда не годится — вали в мещане… Незаконнорожденные, подкидыши, непомнящие родства, иноверцы, принявшие крещение… вали валом, опосля разберем! Плохо, Елисей, наше дело… мы забытые… Ужасное, брат, это слово… Поставили над нами крест — и кончено. Словно и нет на свете… Мы и голоса не имеем, потому что мы дики, несчастны, жалки, задавлены нуждой, всякого боимся… передохни мы все, — никто и не заметит…

Эх, друг ты мой, милый Елисеюшка, — продолжал Чортик с необычным чувством:- что мы такое, мещане? Живем мы на краю города, на самых подлейших, свиных, непролазных от грязи улицах… Темно, брат, и дико живем… А чем живем? Возьми хоть торговца мелкого… Да это, брат, тот же нищий, только прикрытый своей убогой торговлишкой от стыда, как голый рогожкой. Каждый день — и в непогоду, и в холод, и в жар — торчит на площади, добывает себе на хлеб… А мещанин-ремесленник? Об этом тебе и говорить нечего, — вот ты сам налицо… Хорош? Ну, куда ты годен?.. Какой ты ремесленник? Тебя, брат, еще в ученьи искалечили и всю душу из тебя вышибли… Ты вон давеча говорил: «Не об себе, мол, хлопочу, а об детях»… Верно, брат, жалко детей… Вот они бегают, — рваные, босые, с волосищами копной, в которой вши копошатся, как бисер… бледные, малосильные… Вон они волокут из починки какой-нибудь диван, комод, кровать… Живут хуже собачонок, недоедая, недосыпая, в грязи, холоде, жаре, вони… Получают то и дело подзатыльники, затрещины, матюги, бегают за водкой, жадно курят где-нибудь за углом отвратительные окурки, ругаются, портятся… Н-да, брат, штука! Пройдет он эту школу, выходит в жизнь не человек, а калека убогий душой и телом… Все в нем есть, кроме добра да правды, то есть кроме самого важного, чем только и жив человек… Станет он работать на хозяина где-нибудь в подвале, на вонючем дворе, в грязи, как свинья, без света и и воздуха за ничтожное вознаграждение… Получит заработанные деньги, — куда их деть? Ну, куда ж?.. Конечно, сюда же, в трактир… Напьется пьяный, блюет, сквернословит… Эх-ма! Возьми теперь приказчиков по лавкам… Сладка их жизнь!.. Ни кола, ни двора, в праздник еще больше работы… Сам по большей части чорт, ни присесть, ни вздохнуть… торчи в лавке с утра до ночи в холод и в жар… Ни радости, ни просвета… Мытарствуют над ним, как хотят, платят ему, как хотят… Захотят прогнать, — ступай к чорту без разговоров…»

С 1885г. во главе Дмитрова находился Александр Николаевич Полянинов . До 1894г. он являлся городским головой, а затем, в результате перевода Дмитрова в число малонаселённых уездных городов и упразднения этой должности, он стал именоваться городским старостой. А.Н. Полянинов происходил из одной из старейших городских купеческих династий, представители которой ещё с начала XVIII века служили в различных городских органах управления писцами и подьячими. До своего избрания на должность городского головы Полянинов несколько лет служил заместителем прежнего головы А.П. Емельянова, а после отстранения его за служебные злоупотребления в сентябре 1885г. занял этот пост.

По своим политическим убеждениям А.Н. Полянинов был близок к либерально настроенной интеллигенции. 10 августа 1905г. Полянинову исполнилось 62 года, в мае того же года за безупречную 20-летнюю службу на высших городских должностях он был удостоен звания Потомственного Почётного гражданина. Нельзя не отметить, что за свою многолетнюю деятельность Полянинов принёс городу немало пользы, основной же его заслугой принято считать постройку в Дмитрове и уезде железнодорожной линии Савёловского направления. Женат он был на представительнице другого старинного городского купеческого рода – Елене Андреевне Рахманиной, которая, хоть и была младше его на 10 лет, но, как считали в городе, полностью руководила своим мужем. А.И.Елизарова пишет: « Елена Андреевна была человек обделистый и мужа своего держала в руках, даже в делах управления городом она была небезучастна, во все дела входила она… Вообще, во всех делах она была «помощницей своему мужу» и на деле она была головой, а Александр Николаевич подписывал бумажки». Здесь уместно отметить, что предыдущий городской голова, надворный советник Емельянов лишился своего поста из-за коммерческой деятельности своей жены Ольги Владимировны (внучки купца В.А. Возничихина), слишком активно использовавшей служебное положение мужа.

У А.Н. Полянинова было трое детей – две замужние дочери и сын Николай, служивший в Москве в чине коллежского регистратора.

Городскими уполномоченными были: Николай Александрович Короваев, Иван Сергеевич Варенцов, Сергей Егорович Клятов, Егор Иванович Морозов, Николай Сергеевич Немков, Василий Петрович Новосёлов, Сергей Михайлович Курышкин, Дмитрий Михайлович Рыбинский, Александр Иванович Соболев, Сергей Кузьмич Шкурин и Владимир Митрофанович Скопцов. Кроме Соболева и Морозова, все были коренными дмитровцами, выходцами из старейших городских династий.

Среди городских уполномоченных были люди различных убеждений: мещанин И.С. Варенцов (1850 – после 1916) (дед будущего маршала артиллерии С.С. Варенцова) не скрывал своих либеральных взглядов и даже находился под негласным полицейским надзором, купец С.Е. Клятов сочувствовал черносотенцам, а купец Н.А. Короваев был одним из основных их финансистов.

Предводителем уездного дворянства служил граф Михаил Адамович Олсуфьев, о котором Джунковский отзывался: «Предводителем дворянства в то время был граф М. А. Олсуфьев, милейший человек, проживший большую часть времени в уезде и весьма аккуратно относившийся к своим обязанностям; у него не хватало только знания дела, оно у него было поверхностное, и потому руководить деятельностью земских начальников он не мог, они были предоставлены сами себе. Его в уезде все глубоко уважали, врагов у него не было, и я думаю, никто про него никогда не сказал дурного слова, он себя держал очень скромно и был ко всем весьма доброжелателен. С земством у него тоже были налаженные хорошие отношения».

Уездное полицейское управление возглавлял исправник, отставной майор Александр Николаевич Грибский, его заместителем был надворный советник Леонид Тимофеевич Касьянов. Первый не раз был замечен во взяточничестве, второй же полностью забросил службу, его интересовало лишь собственное хобби. В.С. Уланов, старший брат которого служил в полицейском управлении регистратором, со свойственной ему иронией отмечал: «Вот помощник исправника Касьянов. Он совсем не занимался своим непосредственным делом, а весь отдался церковному пению и устраивал спевки в полицейском управлении». Рассказывая о Грибском, он приводит известный в то время в городе анекдот: «Так жители города долго помнили врача Иванова Андрея Ивановича, отличавшегося остроумием и неожиданными выходками. Как перл его остроумия, передавали его разговор с исправником Грибским. Последний, на деньги купца Суходаева, построил себе дом. И вот, однажды, Андрей Иванович, находясь в подпитии, стал порицать клубный буфет, торговавший от Суходаева. За буфет вступился исправник Грибский. Тогда Андрей Иванович, обращаясь к Грибскому, сказал: «знаете что, Александр Николаевич, я в этом буфете пропил денег больше, чем стоит ваш дом»!

Старшим городовым Дмитрова был Николай Иванович Шадин (в городе все его звали Шагиным). « В Дмитрове старшим городовым был некто Шагин, стяжавший себе печальную известность. Это был рыжий детина, большого роста, внешностью похожий на царя Александра III. Отчаянный взяточник и разоритель, он по каждому пустяку налагал штрафы с целью вымогательства и взятки. Особенно страдали от него мелкие кустари и домохозяева. Он долгое время хозяйничал в Дмитрове и, наконец, в 1918г., по приговору местной ЧК, был расстрелян за городом». Н.И. Шадин служил в городской полиции с 1 февраля 1899г. До 1903г. помимо него в штате городской полиции числилось ещё лишь четверо городовых: Алексей Андреевич Андреев (служил с 1891г.), Михаил Трофимович Мальцев (с 1895г.), Константин Никифорович Фоломкин (с 1895г.) и Иван Дмитриевич Дмитриев (с 1897г.). Все они получали небольшое, по тем временам жалование: Шадин 16, а младшие полицейские – по 11 рублей месяц. Естественно, что это приводило к различным поборам и взяткам от населения.

С 1903г. начинается расширение штата городовых до 10, а после начала революционных событий, к 1906г. – до 20 человек. В 1906г. была учреждена должность второго старшего городового, им стал Егор Андреянович Чернышёв. Среди принятых на службу в 1904 – 1906г. городовых были Иван Никитич Гудков, Андрей Ефимович Шадурский, Павел Иванович Суханов, Пётр Трифонович Ершов, Андрей Сергеевич Косюк, Иван Павлович Надточей, Андрей Сергеевич Уколов и др. К 1905г. было повышено денежное содержание полицейских: старший получал 22, а младшие – по 17 рублей в месяц, что приблизительно соответствовало заработку рабочего средней квалификации. Большинство из городовых были отставными унтер- офицерами, выходцами из крестьянской среды.

Самым крупным производственным предприятием Дмитрова была суконная фабрика Немковых. Эта фабрика, одна из старейших в Московской губернии, была основана купцом 2-й гильдии Иваном Артемьевичем Тугариновым ещё в 1780-х годах. После его смерти в 1825г. фабрика перешла к его сыну Павлу Ивановичу, который владел ей совместно с братьями Михаилом, Иваном и Андреем. Помимо фабрики в Дмитрове, Тугариновы также открыли вторую фабрику в пустоши Луговой. В годы наибольшего расцвета, в период 1830 – 1840г., численность рабочих на двух фабриках доходила до 950 человек. По данным «Атласа промышленности Московской губернии за 1845г.» годовой объём производства доходил до 300 тысяч рублей серебром. П.И. Тугаринов был удостоен звания мануфактур- советника, а его семья и семьи братьев получили звания потомственных почётных граждан. Но во 2-й половине 1840-х годов начался спад производства, а вскоре после эпидемии холеры 1849г. 80- летний П.И. Тугаринов объявил о банкротстве фабрики в Дмитрове. Луговая фабрика несколько ранее была продана купцу Егору Андреяновичу Немкову.

Е.А. Немков в 1852г. с аукционных торгов приобретает у наследников Тугаринова и фабрику в Дмитрове. Производство восстанавливается, хотя и в значительно меньших объёмах. Основное производство переносится в Луговую фабрику, на фабрике в Дмитрове объёмы производства становятся значительно меньшими. В 1858г. умирает Е.А. Немков, новым владельцем фабрики становится его сын Иван. Иван Егорович Немков (1825 – 1904) был не только удачливым руководителем, но и талантливым изобретателем, внёсшим ряд усовершенствований в технологию суконного производства. В конце 1870- начале 1880-х годов фабрика достигла расцвета, хотя так и не достигнув объёмов Тугариновской мануфактура. В 1883г. семейства И.Е. Немкова и его братьев были возведены в потомственные почётные граждане. С 1880-х годов и до начала 20 века в Дмитрове и уезде начался сильный экономический спад, многие производства закрылись. Фабрики Немковых также значительно сократили производство.

К началу 20 века на фабрике Немковых в Дмитрове было занято около 70 рабочих, на Луговой фабрике – около 150. В начале 1900-х годов открывается движение по Савёловской ж.д., ситуация в городе несколько улучшается. Фабриками руководят сыновья И.Е. Немкова Егор и Сергей Ивановичи, а сын первого Иван Егорович (1889г.р.), служащий конторщиком на фабрике отца, сочувствует социал- демократам и активно участвует в революционном движении. На фабрике в Дмитрове работало немало жителей города, хотя и приезжие крестьяне тоже были. Условия труда здесь были лучше, чем на других уездных фабриках, не было такой жестокой эксплуатации рабочих, но и производительность труда на фабрике уступала уездным мануфактурам, заработная плата рабочих также была ниже. Примерно в таких же условиях трудились и рабочие с Луговой фабрики, но там зарплата была ещё поменьше.

Другие производственные предприятия города были совсем маленькими: чугунолитейный завод, основанный предприимчивым выходцем из крестьян Галкиным, на котором трудились 30- 40 человек, и совсем маленькие производства Короваевых, Ленточникова, кожевенная мастерская Новосёловых и др. На них работали, большей частью, жители города, хоть и далеко не самые богатые, но живущие в своих домах с огородами.

Значительную часть населения составляли мелкие торговцы и различные ремесленники: портные, сапожники, красильщики, рукавишники, кожевники, кузнецы, пекари, колбасники и др. Почти все они были выходцами из старинных родов Дмитрова, ведущих своё начало ещё от посадских людей . У многих семейный промысел сохранялся по несколько десятилетий, а у некоторых — даже столетие и более. Так некоторые из Бакакиных и Фуфаевых уже около 200 лет занимались кузнечным делом, Кафтанниковы – мясным и колбасным промыслом.

Но к началу 20 века большинство из старинных жителей Дмитрова, предки которых 100 – 150 лет назад были богатейшими городскими купцами, либо переселилось в столичные города, либо обеднело и ушло на второй план, уступая место предприимчивым бывшим крестьянам. Такими богатыми выходцами из крестьян были Морозов, Бузин, Суходаев, Медведев, Ерофеевы и др.

Лишь Короваевы и Немковы, чьи предки уже около 200 лет были купцами, оставались ещё среди богатых дмитровских предпринимателей. Большинство городских предпринимателей были небогатыми купцами, как А.Е. Новосёлов, или ремесленниками, ведущими скромный семейный бизнес. В Дмитрове с его крайней патриархальностью и почти полным отсутствием рабочего класса, предпосылок для каких – то революционных событий практически не было.

Представители городских властей традиционно выбирались из среды местных аборигенов, пришлые появлялись весьма редко (городские головы 2-й половины 19 в. Аркадьев и Емельянов), да и то, благодаря родству с местной купеческой элитой.

Основными производственными предприятиями уезда были Товарищество Покровской мануфактуры у станции Яхрома, Вознесенская мануфактура в селе Муромцеве, стекольный завод Добровольских в селе Гари и фарфоровая фабрика Кузнецовых в селе Вербилки. Крупнейшей была Покровская мануфактура с численностью рабочих более 5000 человек. Несмотря на старания фабрикантов Ляминых улучшать условия труда рабочих, уровень жизни рабочих был очень низким. 12- 14 часовой рабочий день, сложные системы штрафов за различные проступки, низкая зарплата у неквалифицированных рабочих (ткач получал 20- 25 рублей в месяц, а подсобные рабочие – в 1,5 – 2 раза меньше), всё это могло стать причиной для народных волнений. В 1902г. на фабрике уже прошла забастовка и рабочие сумели добиться некоторых уступок со стороны администрации. Несмотря на почти поголовную неграмотность и пьянство, в среде рабочих уже были люди, способные возглавить протестное движение.

Дмитров в годы русско — японской войны

Январь 1904 года, дальневосточный кризис перерастает в полномасштабную войну. Японские суда атакуют русскую эскадру на рейде Порт- Артура, в Чемульпо потоплены крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец». По всей России, как обычно бывает в начале войны, царит небывалый подъём патриотических настроений, проходят стихийные шествия и молебны. А.Е. Новосёлов записывает в дневнике: «27 января вышел Манифест о войне. У нас в Городской управе был молебен о даровании победы нашему войску. Народ сильно воодушевлен. Идет усиленная подписка на Красный Крест. Даже у нас в городе была манифестация: на днях вечером собралась толпа 500 или 1000 человек, ходили по улицам, пели «Боже, царя храни», а перед церквами «Спаси, Господи, люди твоя». С факелами, музыкой носили портрет Государя, были у домов исправника, городского старосты, потом пошли в собор, там заставили в 9 часов вечера отпереть собор и служить молебен о даровании победы нашему воинству. Вообще народ сильно горит любовью к царю и отечеству, и все сословия слились в один дух, стали равными пред отечеством. Каждый день ждем с нетерпением нового, даже крестьяне стали выписывать или покупать газеты. В чайной Общества трезвости я вечерами читаю все новости в газетах, а публика с вниманием слушает и благодарит меня за чтение».

Война начинается для России крайне неудачно, уже в первые дни боевых действий русский флот теряет 5 боевых кораблей, ещё несколько судов серьёзно повреждены. 29 января при постановке заграждения гибнет минный заградитель «Енисей», подорвавшись на собственной мине. Погибло 92 из 350 членов экипажа, в их числе был строевой квартирмейстер (унтер- офицер) Николай Иванович Шалаев, ставший первым из жителей Дмитровского уезда, погибших в этой войне.

В то время, когда на Дальнем Востоке Россия терпела неудачи в военных действиях, в Москве и других городах продолжались различные патриотические мероприятия, на одном из которых — проводах А.Н. Куропаткина, назначенного главнокомандующим русскими войсками в Маньчжурии, участвовал А.Е. Новосёлов. «1904 г. февраля 29. День незабвенный! В этот день был в Москве в Дворянском собрании, где собрались провожать на войну А.Н. Куропаткина. Билет на вход в Собрание дал мне граф М.А. Олсуфьев. Спасибо ему. Он доставил мне неоцененное удовольствие пережить светлые радостные минуты, видеть воочию народного героя и проститься с ним криком «ура!» и «добрый путь!»

Ровно в 2 ¾ часа пополудни А.Н. Куропаткин вместе с Великим князем Сергеем Александровичем прибыли в Собрание. Начался молебен пред Московскими святынями Иверской Божией Матери, Спас Нерукотворного образом и Св. Николаем Чудотворцем… Но вот начал говорить сам А.Н. Куропаткин. В зале сделалась тишина, все затаили дыхание и с величайшим вниманием слушали речь А.Н., звучавшую твердо, уверенно и задушевно. Он начал тем, что не в первый раз Россия переживала и не такие испытания, но всегда с помощью Божией выходила с честью и победой. И теперь также, уповая на Бога, можно надеяться, что маньчжурская рать победит хитрого врага. Затем А.Н. благодарил Москву за радушные проводы и пожелания. Обо всем этом он передаст войскам и от всего войска благодарит Москву, а чрез нее (мать городов русских) и всю Россию за все это хлебосольство и помощь воинам и семьям их деньгами, вещами и … поклонился до земли. Сказал: «Кланяюсь земно от всей армии!». У многих на глазах были слезы радости. Минуты были торжественны и высокопатриотические…

Затем речь А.Н. закончил пожеланием здоровья Е.И.В. Сергею Александровичу и Елизавете Федоровне и Его Императорскому Величеству Государю Императору. Наше русское Ура! Зал дрогнул и подхватил возглас Ура! Долго-долго стояло в воздухе и переливалось ура! Но вот просят замолчать, и певчие торжественно запели гимн, и так до трех раз. Наконец, Е.И.В. Сергей Александрович под руку с А.Н. Куропаткиным направились к выходу, ура гремело им во след, и на улице громадные толпы народа ждали и также встречали и провожали восторженно криками Ура! Ура! Ура! И так до дома губернатора, а потом до Курского вокзала».

В Дмитрове проводятся различные благотворительные сборы: « У нас в городе купеческое общество пожертвовало на нужды войны 500 рублей, мещанское – 1500 р., частная подписка тоже дала около этой суммы. В клубе шьют рубахи и шаровары для действующей армии. Крестьяне жертвуют холст и деньги. Жители Дмитрова жертвуют разные вещи для лотереи-аллегри (на Пасхе) в пользу воинов. Вообще подъем духа у всех необыкновенный, громадный. Все готовы, тем или иным способом, помочь в борьбе, с напавшими на нас из-за угла потомками монголов-язычников…»

Ещё задолго до начала войны Новосёлов занялся продажей в Дмитрове газет и журналов. Если раньше это предприятие приносило минимальные доходы и продолжалось им лишь ради «народного просвещения», то с началом войны всё изменилось. « Газеты покупают нарасхват. Я выписываю 25 номеров разных газет, но не хватает, приходится удвоить подписку. Вообще народ горит желанием отомстить вероломным азиатам, так чтобы они на века помнили, что такое значит «мирный» русский народ и как тяжко его оскорблять из-за угла без всякого повода. Много, много прольется крови русской, но оная кровь будет удобрением нивы Дальнего Востока и светом для язычников японцев и китайцев…»

Наступает весна 1904 года. Продолжаются неудачи русских войск, которые уже невозможно скрыть в официальной прессе, маньчжурская армия отступает, Порт- Артур отрезан от основных сил. Пропадает «шапкозакидательское» настроение даже у таких ура- патриотов, как А.Е. Новосёлов, население ожидает начала мобилизации. «Говорят, что на днях будет объявлена мобилизация запасных. И все запасные с нетерпеньем и тревогою ждут приказа, особенно семейные затуманились…» Первая мобилизация проходит 25 июня, но из Дмитрова призываются лишь отставные унтер- офицеры артиллеристы (фейерверкеры) : Иван Павлович Немков, Иван Иванович Дрекалов, Николай Константинович Бузин, Николай Алексеевич Елизаров, Иван Филиппович Жильцов и другие — всего 15 человек, они направляются во Владивостокскую крепостную артиллерию. Прошла также пробная мобилизация ратников ополчения и отставных солдат, в их числе оказались брат и старший сын А.Е. Новосёлова. «Вчера распустили ратников, они получили только 4 дня, в числе оных сын Егоруша. Говорят, будет на днях объявлена мобилизация, а потому казармы и бараки приготовлены к сбору запасных? Брат Егор упал духом, очень хорошо у него поставлено дело и придется расставаться, если призовут на защиту отечества. Вообще война вызывает у всех вообще более или менее расстройство, как в делах, так и в нервах: просто народ твердо верит, что японцы будут побеждены, а интеллигенты упали духом и уже пророчат, что Порт-Артур японцы возьмут…».

Следующая, 6-я частная мобилизация прошла в октябре, от жителей Дмитрова был призван 51 воин, а всего, с уездными крестьянами — около 1000 человек. Среди призванных из Дмитрова: Иван Иванович Шумилов, Василий Сергеевич Векшин, Григорий Николаевич Глухов, Михаил Михайлович Большаков, Николай Павлович Виноградов, Павел Иванович Рыбинский, Николай Иванович Шадеев и другие. Новосёлов пишет: «Лето и половина осени прошли. Много за это время было на войне битв и событий: Порт-Артур все еще держится, много было штурмов, но все они отбиты нашими героями. У Ляояна и Мукдена были громадные 5-ти дневные сражения, потери с обеих сторон огромные, но победы до сих пор пока ни у кого нет, и враг не сломлен пока. Идет мобилизация частями беспрерывно. Недавно у нас была в Дмитрове принято запасных 1000 человек. Ушел Михаил Михайлович Немков, паяльщик. Кавалерия не призывалась. Все запасные идут на войну без колебания, с радостью, словно так и надо, но до призыва все истомились и сильно интересовались ходом войны. И теперь газеты покупают хорошо даже и крестьяне… С нынешнего дня газет я стал получать до 75 экземпляров в сутки…

Сообщая о сражениях, Новосёлов передавал лишь сводки официальной прессы. На самом деле, дела обстояли гораздо хуже – Ляоян был сдан, а под Мукденом русская армия потерпела сокрушительное поражение.

20 октября 1904г. Новосёлов записал: «…Торговля идет, слава Богу. Хотя война и отзывается немного. Газеты идут ходко до 100 номеров в сутки, а в праздник до 250 номеров. В 12 часов дня к приходу поезда уже являются покупатели и ждут газет с поезда в лавку…» Так что война пока не ухудшила его коммерческих дел, а торговля печатной продукцией даже многократно выросла. «8 ноября, понедельник. Набор нынешний год рекрутов почти на одну треть более обыкновенного по случаю войны, дошла очередь до второй льготы. Все без ропота идут по жребию и говорят, так угодно Богу….»

Многие из мобилизованных были единственными кормильцами в семье, дома у них остались без средства к существованию жёны и дети. Им выделялись скудные пособия – по 2 рубля в месяц, но этого не хватало многим даже на оплату наёмного жилья и дров для отопления. Так жена призванного в армию рабочего Покровской мануфактуры Ильи Кузьмича Уколова сообщала в городскую управу, что проживает она с детьми « в съёмной квартире в доме Немкова, что на берегу Новой Яхромы», и пособия « далеко не хватает на содержание съёмной квартиры, себя и детей…». Жена призванного в 8 резервную артиллерийскую бригаду фейерверкера Матвея Семёновича Козлова, уроженца села Ильинского, также работавшего на Покровской мануфактуре, просила «ходатайствовать о выдаче дров или денег на их покупку, впредь до возвращения со службы мужа моего…». Городские власти помогали чем могли, но их финансовые возможности были весьма ограниченные. Всё это обостряло и без того напряжённое положение в обществе. И запись Новосёлова о том, что «все запасные идут на войну без колебания, с радостью, словно так и надо», думается, уже была весьма далека от истинного положения дел и являлась лишь попыткой автора выдавать желаемое за действительное.

Всё чаще стали приходить сообщения о гибели жителей города: « 20 ноября. Близ Мукдена на станции Гунджулин в октябре скончался от ран Алексей Андреевич Минин. Царство ему небесное. Вот была его жизнь, как сказка и … конец в Маньджурии !! Упокой Господи его душу».

Если жена и двое детей погибшего дмитровского мещанина Николая Ивановича Шадеева ещё как-то, живя в собственном доме, с помощью родственников, могли прожить на 2-х рублёвое месячное пособие, то вдове крестьянина из Тамбовской губернии Ивана Телегина, ютящейся с тремя детьми в тесном углу фабричной казармы, пришлось «совсем впасть в нищенство».

Естественно, что недовольством населения пытались воспользоваться и радикально настроенные революционеры. Новосёлов записал: «Вторник. 21 ноября 1904 г. … В городе идет набор рекрутов. Дошло до второй льготы. На днях утром в городе были разбросаны прокламации от социалистов – «не идти на войну», «долой войну», «долой монархию» и т.п. У нас в городе никого эта вредная мода не поймает в свои сети, и если бы увидали, кто это бросал эти ядовитые листки, то разорвал бы этих людей вместе с листками. Я нашел один листок сзади лавки у Шалимова и, начавши читать начало, догадался, что этот листок вредный, сжал его в кулаке, придя в лавку в теплушку, где топилась печка, бросил листок в огонь. Многие в городе отдали листки эти в полицию, и вообще у нас в городе народ страшно рассердился на этих мерзавцев, которые в настоящие тяжелые дни войны оказались «иудами» в русской семье».

Отчасти Новосёлов был прав: Дмитров оставался городом мещан и мелких торговцев, и революционные настроения здесь были не слишком сильны, но в деревнях и фабричных посёлках уже назревал настоящий бунт.

К концу 1904г. дмитровское общество уже окончательно раскололось: с одной стороны — либерально настроенная городская интеллигенция — служащие земства, врачи, учителя, фабричные конторские служащие, часть духовенства, учащаяся молодёжь, с другой – городские купцы и часть мещанства. К числу вторых, убеждённых монархистов, принадлежал и Е.А. Новосёлов. В их среде укоренилась мысль, что причины всех бед и военных поражений в подрывной деятельности интеллигенции. «Наши интеллигенты, почти большинство, вроде как бы радуются, что японцы берут верх, а мы отступаем, но эта радость от лукавого. Дело в том, что мы не готовились к войне, и война застала нас врасплох, да и страшно далеко, а японцы готовились давно, да и война от них недалеко, все под руками, а вот теперь, когда силы сравнялись – дело другое. Большинство интеллигентов — не верующие люди, без Бога, а потому под масть японцам — язычникам, которые тоже не веруют в своих богов, видя, как народ православный горячо верует в Бога и уповает на его святую волю, любит Родину-Русь Матушку, любит царя и его семью, и с радостью готов положить жизнь за веру, царя и отечество. Вот это-то интеллигентам не нравится, и им страшно хочется управлять народом и драть с него шкуру, а Самодержавие, Православие им ставит непреодолимое препятствие. Они чувствуют своей лукавой душой, что бороться с ними они не в силах, как дьяволу с ангелом, и давай устраивать мины в народе, смущать молодежь, рабочих. И вообще, темный народ еще больше затемняют своими либеральными затеями, своей толстовщиной безбожной, но народ наш не таковский, он чутьем догадывается, что это волки, желающие забраться в овчарню, и на страже у народа поставлены хорошие сторожа – вера и любовь к царю и родине. Может быть, война с японцами разъяснит нашу греховную жизнь и в наших интеллигентах собьет гордость и неверие, и выкажет силу народа в любви к царю и отечеству. Много накопилось в обществе грязи в душах, и война, как гроза в природе, очищает воздух, очистит эту грязь…»

23 октября 1904г. в Дмитрове в помещении Тугариновской богадельни на Кашинской улице (не путать с земской богадельней в Заречье) открылся лазарет для раненых воинов, эвакуированных с Дальнего востока. Многие жители Дмитрова, вне зависимости от политических пристрастий, приняли участие в обустройстве быта раненых. Наверное, это было последним событием, объединившим на время непримиримых противников. Лазарет был очень скромным, рассчитанным на единовременное содержание 10 раненых. Содержание лазарета осуществлялось исключительно на частные пожертвования.

Основные пожертвования сделали: предводитель уездного дворянства граф Михаил Адамович Олсуфьев, внёсший 400 рублей, член земской управы дворянин Алексей Павлович Гарднер – 100 , игумен Борисоглебского монастыря отец Феодосий – 80 , купцы Н.С. Немков и Е.И. Немков – по 90, И.Д. Короваев – 60 рублей. Меньшие суммы внесли жители Дмитрова: Н.В. Белов, И.Б. Вастамов, В.Н. Бирюков, В.И. Крысин А.И. Чернышёв, И.Г. Осетров, К.И. Бузин, С.В. Пономарёв, С.Е. Клятов, Д.В. Бобров, всего было собрано 1400 рублей. На должность смотрительницы лазарета, с жалованием 15 рублей в месяц, была принята мещанка Мария Александровна Новосёлова. Врачебную помощь раненым оказывали городской врач Е.И. Лещинский и земский врач В.В. Розанов, оба безвозмездно, а также фельдшер Усман – за плату 5 рублей в месяц. Также были наняты две кухарки и две сиделки с жалованием по 2 р. в месяц и сторож с жалованием 3р. Церковные службы в лазарете проводил священник Сретенской церкви.

Всего до 15 июня 1905г. в лазарете находилось на излечении 40 воинов, из них 21 — со сквозными пулевыми ранениями, 10 слабосильных после тифа, остальные – с различными травмами и заболеваниями. Ни один раненый или больной не умер, удалось выходить даже тяжелораненого, у которого было 4 сквозных пулевых раны.

Питание в лазарете было организовано, по меркам того времени, просто отличное, далеко не каждый житель города мог тогда так питаться.

«Завтрак подавался в 8 утра – чай и ½ фунта белого хлеба, молоко.

Обед подавался в 12 часов – щи (борщ), каша или жареная картошка, в праздники дополнительно – мясо и пироги. К обеду давалось по ½ фуна чёрного и белого хлеба.

Слабосильным приготовлялся дополнительно куриный суп, некоторым выдавалось виноградное вино.

В 4 часа дня – чай с ½ фунта белого хлеба и молоко

Ужин в 8 вечера – из 2-х блюд с хлебом.

Также выдавались табак, папиросы, варенье, яйца, куриное мясо, лакомства, бумага и почтовые марки для писем – всё из пожертвований жителей города».

Дополнительно жителями Дмитрова было собрано пожертвований: на Рождество Христово и Новый год — 101 р., от проводимых в пользу раненых благотворительных спектаклей, прошедших 10 октября 1904г. — 80 р., 20 апреля 1905г. – 93 р. И это при том, что большинство жителей Дмитрова были людьми совсем не богатыми.

Из сметы расходов, представленной М.А. Новосёловой в городскую управу: «… уплачено поставщикам: булочнику Медведеву за хлеб — 65 р., лавочнику Попову – Давыдову за мясо, баранье сало и студень – 136р.,братьям Короваевым за мясо и молоко – 57 и 26 р. в « магазин Короваевых Н. и С. В Дмитрове на Кашинской улице». Также были выплачены различные суммы « подрядчику столярных и плотницких работ Михаилу Петрову Крылову, молошнице Анне Егоровой Ложкиной, за поставку полушубков – А. Елизарову, «паяльному заведению Николая Ильина Курышкина» – за изготовление и починку инвентаря, «торговому дому И.Варенцов и А.Ерофеев» – за костыли и трости…»

При выписке из лазарета все получали новую одежду, в зависимости от времени года, продовольственный паёк и небольшую сумму денег на проезд до дома. «Все раненые при выписке получили сапоги (валенки), рубашки, штаны, полушубки или шинели, тужурки, чулки, башлыки, фуражки. Также при выписке получили хлеб, чай, сахар, табак и от 1 до 2 рублей денег на дорожные расходы…»

Наступил 1905 год. С Дальнего Востока продолжали приходить самые неутешительные сведения – после долгой обороны пал Порт- Артур, в бою у островов Цусима была почти полностью уничтожена эскадра адмирала З.П. Рожественского, русские войска отступали в Маньчжурии.

Среди моряков, погибших 14 – 15 мая 1905г. в Цусимском сражении были и жители Дмитровского уезда. Вот неполный список погибших:

На эскадренном броненосце «Бородино»:

1.Матросъ 1-й статьи Василий Павлович Титинкин, из крестьян Московской губ., Дмитровского уезда, Рогачевской волости, села Рогачева. Холост

2.Кочегаръ 1-й статьи Николай Матвеевич Хромовъ, из крестьян Московской губ., Дмитровского уезда, Морозовской волости, деревни Рязанцы. Холост

На эскадренном броненосце «Ослябя»:

3.Гальванёр Василий Андреевич Тимофеев, из крестьян Московской губ., Дмитровского уезда, Богословской волости

4. Матрос 1-й статьи Василий Андреевич Комаров, из крестьян Московской губ., Дмитровского уезда, Ильинской волости

5. Матрос 1-й статьи Ульянов Михаил Федорович, из крестьян Московской губ., Дмитровского уезда, Морозовской волости

6. Матросъ 1-й статьи Василий Николаевич Шестериков, из крестьян Московской губ., Дмитровского уезда, Ильинской волости

На эскадренном броненосце «Наварин»:

7. Матрос 2-й статьи Алексей Васильевич Кистерин, из крестьян Московской губ., Дмитровского уезда, Рогачевской волости, деревни Веселовой, холост

8. Матрос 1-й статьи Алексей Михайлович Стрельцов, из крестьян Московской губ., Дмитровского уезда, Митинской волости, села Ахтырки, холост

9. Матрос 1-й статьи Федор Михайлович Заботин, Московской губ., мещанин гор. Дмитрова , женат, один сын

10. Квартирмейстер Василий Андреевич Зеленов, Московской губ. Дмитровского уезда, Митинской волости, деревни Плешковой, холост

На эскадренном броненосце «Князь Суворов»:

11. Горнист Иван Поликарпович Лочугов, Московской губ., Дмитровского уезда, Короваевской волости, холост

12. Матрос 1-й статьи Алексей Егорович Шопагин, Московской губ., Дмитровского уезда,Рогачевской волости, деревни Подвязновой, холост

13. Кочегар 1-й статьи Дмитрий Егорович Холин, Московской губ., Дмитровского уезда, Короваевской волости, деревни Мишуновой, женат

14. Гальванёр Николай Петрович Хоботов, Московской губ., Дмитровского уезда, Сергиевского Посада, холост

На броненосце береговой обороны «Адмирал Ушаков»:

15. Кочегар 2-й статьи Николай Николаевич Соловьев, Московской губ., мещанин города Дмитрова, холост

«Внутри России идет смута умов, забастовки рабочих, забастовки учащихся в высших учебных заведениях. Сумасшествие земцев, думцев, и разбойников печати и т.п. Ураган в мозгах всех «интеллигентов», забывших Бога и религию, Царя и Родину» — записал 15 марта А.Е. Новосёлов.

Однако Алексей Егорович ещё продолжал верить в победу русской армии на Дальнем Востоке. В чайной Общества Трезвости он зачитывал собравшимся письма земляков с фронта. «С войны мне пишет Самыгин — Георгиевский кавалер за Мукденский бой, один из запасных, взятый в октябре 1904 г. (копальщик из Куликова), в июле 1905 г. из 1-й армии, 18 стрелковый полк, старший унтер-офицер: «А насчет миру мы не думаем, даже и не желаем такого миру, какой просит япошка, а наше начальство говорит то, что миру не будет до тех пор, покамест не побьем морду япошке, и чтобы он помнил русских солдат, и чтобы он сам попросил миру, но не мы…». Затем Павел В. Козлов мне пишет с войны. (2-я армия, 1-й сводный стрелковый корпус, 8 стрелковый полк, 14 рота, старший унтер-офицер). Июль 1905 г. из Маньчжурии, г. Мамакай: «А насчет миру, нам и не верится, что наша Россия сделает такой позорный мир, и не думаем, потому что войска с каждым днем все увеличиваются, и армия сильно теперь окрепла… Затем мне пишет Лаврентий Зайцев с войны (1-я армия, артиллерист 2-го Сибирского корпуса, 5 восточно — сибирская артиллерийская бригада, 1 батарея). Июля 2 дня 1905 г.: «У нас теперь войска против его хватит, и думаем наломать ему желтопятому, чтобы он знал, да не просил бы миру!».

Надеждам Новосёлова не было суждено сбыться: «Мир заключен с Японией в 20-х числах августа. Все, что Япония захватила в Маньчжурии, осталось за нею и половину острова Сахалина. Горько было на сердце у большинства россиян, но… знать Богу так угодно, чтобы мы проиграли эту войну, за грехи наши…»

Дмитров в годы революции 1905 – 1907г.

По стране прокатилась волна недовольств, многократно усилившаяся после кровавого расстрела в Петербурге 9 января. В Москве и Петербурге начались массовые забастовки. Краткая хроника событий тех месяцев из дневника Новосёлова: « …В октябре забастовали все железные дороги, почти все заводы, а также в Москве водопровод, конка, все общественные учреждения. Жизнь замерла. И вот Государь 17-го октября дал Манифест, что дает всем гражданскую свободу личности, союзов, собраний, слова и права. Государственная дума утверждает законы, т.е. конституцию.

И вот по всей России в конце октября, с 18-го октября во всех городах происходили манифестации двух партий: монархической и республиканско-конституционной. Лица, принадлежащие к монархической партии, били везде республиканскую партию земцев, студентов, адвокатов и др. за красное знамя с республиканскими надписями, и местами били до смерти, а в некоторых местах жгли живыми… И вот началась борьба этой революционной партии в союзе с рабочим пролетариатом с правительством. Местами были погромы евреев — главных коноводов революции. Местами выжигали поместья, местами вводилось военное положение. Анархия внутри, восстания на окраинах, бунты матросов в Кронштадте и Севастополе.

Весь ноябрь происходили забастовки, бунты, и, наконец, с 12-го полная забастовка почтово-телеграфного ведомства. И только его правительство победило – главных арестовало, часть уволила, и почта в начале декабря начала работать – и вот, с 7-го декабря началась всеобщая в России забастовка железных дорог, заводов. Опять все замерло, и в Москве началась форменная французская революция. Начали строить баррикады. Войска действуют отлично, хотя их много погибло от бомбы революционеров. Сейчас в Москве с 12-го – военное положение. Артиллерия действует вовсю. Сделали виселицы, кровь льется рекою. Господи, спаси Царя и Родину нашу милую, дорогую Россию православную, самодержавную от нашествия лукавых зверей в образе человеческом — атеистов, безбожников. Жаль баранов-рабочих и молокососов учащихся, много погибнет безвинных стадных, ничего не сознающих людей. Что теперь в Москве и в России делается? Говорят, в Москве пожары и бойня? Говорят, сгорела типография Сытина на Валовой. Что ж, не жалко, тут был корень революционеров типографистов. И вообще, Москва заслужила это Божие наказание. Я целый год, поездивши в Москву, постоянно спорил с лавочниками и приказчиками. В Москве, прямо они Бога забыли и родину, радовались победой японцев, оправдывали забастовщиков и разврат в учебных заведениях, бунты студентов и рабочих, даже способствовали бунтам. И вот, что посеяли, то и жнут, хотя и горько будет многим, многие погибнут ни за копейку, за гордость, а не за свободу республиканскую, за которую они распевают. И всем рай на земле обещают, но вместо того многих подставили под ядра, бомбы, пули, нагайки, и многих эта свобода похоронила без отпевания, как бешеных собак…»

Нужно отметить, что в Дмитрове еврейских погромов не было, да и «еврейский вопрос» никогда не обсуждался. Евреев в городе проживали всего 3- 4 семьи: купца Зевеля Хаймовича Ходеля, мещанина Ицки Мойшевича Левина и др., всего около 25 человек. Все они жили в Дмитрове давно, вели тихий образ жизни и в политику не вмешивались.

В ноябре 1905г. в Дмитрове учреждается отделение черносотенной партии «Союз русского народа», секретарём его избирается начальник городской тюрьмы М.И. Колтыпин. Но духовным лидером и идейным руководителем городских черносотенцев остаётся А.Е. Новосёлов. Помимо Новосёлова и купцов из его ближайшего окружения (братья Сычёвы, Векшин, Пономарёв, Ижванов и др.), лишь обсуждавших с ним в чайной «Общества трезвости» тактику и стратегию действий, были в Дмитрове люди, которые могли на деле осуществлять все их замыслы. В.С. Уланов пишет: «… нужно упомянуть о той группе людей, которые выплывали на поверхность общественной жизни в то время: это черносотенное отребье, находившееся на иждивении у купцов и прочих махровых черносотенцев. Они формировались из разорившихся и пропившихся мелких ремесленников: сапожников, портных и проч. Оказывая им подачки, богатеи-черносотенцы, имели в лице их верных слуг. По приказу хозяина, они могли кого угодно избить, спровоцировать, дать ложные показания. В Дмитрове, одним из таких был некто «Пашка Гарнов» — видный громила-черносотенец, главный участник погрома, произошедшего в Дмитрове в 1905г. Ему под стать были его товарищи: «Сашка Карась», «Васька Орел», «Митька цыган» и другие».

Главным «очагом свободомыслия» Дмитрова считалось земство, бывшее одним из самых «левых» в губернии. Джунковский сообщает: «… учреждения губернского земства, главным образом больницы, раскиданные по всем уездам, представляли собой очаги революционной пропаганды, где врачи и другие служащие за спиной своего председателя вели преступную пропаганду. В уездных земствах эта революционная пропаганда была менее заметна, примеру Московской губернии всецело следовали в то время только три уездные управы — Рузская с А. М. Цыбульским, Звенигородская с В. Ф. Кокошкиным и Дмитровская с М.Н. Поливановым во главе… Председатель земской управы Поливанов оставлял желать лучшего. Я не скажу, чтобы он плохо работал — он очень усердно и добросовестно относился к своим обязанностям, но это был человек чересчур молодой, совершенно безличный, и он всецело подпадал под влияние служащих в земстве, влияние нехорошее, так как большинство их было весьма оппозиционно настроено, и земская деятельность в уезде была далеко не на должной высоте». Не случайно, что особую неприязнь черносотенцы проявляли именно к земским служащим.

clip_image006

Владимир Фёдорович Джунковский (1865 – 1938)

Долгое время Дмитров оставался «островком спокойствия в бушующем революционном море», но вот волнения уже начались и здесь. А.Е. Новосёлов пишет: «19 октября 1905 г. у нас в Дмитрове на площади пред Городской управой был молебен о здравии Государя за дарование Манифеста о свободах, потом многолетие, после которого певчие запели народный гимн. И вот во время пения гимна земцы во главе с членом М.Н. Поливановым закричали: «Панихиду, панихиду!». Народ не понял, кому, по ком панихиду. Кто-то крикнул, Николаю II, я не слыхал, но многие слышали, и вот народ стихийно кинулся бить земцев, троих больно поколотили, остальные убежали. У побитых М.Н. Поливанова, Ф.Ф. Тимофеева, Н. Бородина в карманах нашли револьверы.

Весь вечер народ ходил с криками Ура! Стращали земцев, и вот до сих пор, словно кошки пробежали между земцами и народом. Отношения неестественные, двуличные. Доктора из больниц бегут, опасаясь народного самосуда за свои прокламации и богохульства, часть учительского персонала тоже чувствует себя нехорошо, вообще интеллигенция боится народа. Между тем, теперь бунтуют пока фабрики и заводы, и натравляют крестьян не платить подати, брать вклады из казначейства и разорять помещиков, есть слух, что и на город будут натравливать рабочих и крестьян, но роящий яму другому, сам впадет в оную, а Бог не выдаст, свинья не съест!» Это была точка зрения монархиста — черносотенца, активного организатора «избиения земцев».

А вот как описывает эти события В.С. Уланов, тогда 15- летний учащийся, сочувствовавший революции: « … Весть о манифесте 17 октября вызвала в Дмитрове ликование, были вывешены флаги. Утром, 19 октября, мне пришлось быть в земской управе и я заметил большое возбуждение среди служащих; они не работали и группами о чем-то совещались. Вскоре, после полудня, стало известно, что на площади будет отслужен благодарственный молебен по случаю манифеста. И действительно, туда явилось соборное духовенство с иконами. Среди многочисленной публики были земские и другие служащие, много купцов во главе со своими вожаками А.Е. Новосёловым — Валандиным, Сычевым Н.Г., Векшиным. Был зачитан манифест. Тут же присутствовали их подручные громилы — Пашка Гарнов и другие. Молебен закончился и всем предстояло разойтись. Вдруг раздаются требовательные голоса (преимущественно среди земских служащих) «Панихиду! просим панихиду!». Многие, в том числе духовенство, не уясняют это требование и спрашивают: «По кому панихиду». В ответ несется: «По борцам, по павшим борцам»! Кто-то крикнул: «По Николаю II»! Это было искрой, взорвавшей порох. Поднялся истошный крик: «Бей их! бей земцев!» и толпа черносотенцев, во главе с Сычевым, Векшиным и Гарновым, напала на земских служащих. Те бросились бежать, но их настигали на ходу, не давая упасть, колотили чем попало. В воздухе мелькали кулаки, палки. Избитого до полусмерти земского служащего Ф.Ф. Тимофеева отправили в больницу, были избиты также другие земские служащие Бородин Н.В., Бородин А.В. и член земской управы М.Н.Поливанов. Пытались расправиться с акушеркой Воловик, врачем Ростовцевым и другими. Дом Ростовцева был разгромлен…»

А.И.Елизарова, служившая земской учительницей, сообщает: «… все торговцы, все фабриканты больших и малых фабрик, все кустари-хозяйчики, все взволнованы, боятся народных требований, а Земскую Управу считают самым гнездом, откуда идут все “вольные” мысли. Они собрались в магазине Караваева, там у них было закрытое собрание, и постановили самовольно “поучить умников”, речь была и об учительницах, и об акушерках земских, и решили 20-го октября, накануне празднования восшествия на престол Государя Императора Николая II, на площади около собора отслужить торжественный молебен за здоровье Государя Императора, а там, кто как сумеет, учинить расправу, не давая народу расходиться. Для этого каждый хозяин должен был напоить своего работника и отпустить на молебен, а там его дело. Работники знали, кого и на что надо “учить”.

Я еще раньше знала, что “хозяйчики” не любят Земства. Один из них, разговаривая со мной, так бранил Земство, бранил и крамольниками и безбожниками и всякими непотребными словами и рассказал такой случай: “Вашего Гардера (это члена Управы А.П.Гарднера) убить мало. Шел по городу крестный ход, Ваш Гардер навстречу и колпака не ломает, поравнялся с крестом и шапки не снял, уж я хотел ему по башке палкой стукнуть, да неприлично во время хода, и уж когда-нибудь дорвусь до него, попадется мне”.

Так вот, собрались торгаши в магазине Караваева и удумали: 20-го октября, накануне празднования восшествия на престол Государя Императора Николая II-го, собраться всему городу на Соборной площади, вызвать соборное духовенство и перед собором отслужить торжественный молебен за здоровье Государя Императора, даровавшего свободы и, не давая расходиться народу, учинить расправу над земцами, над акушерками, и особенно они не любили акушерку нашей Дмитровской земской больницы Ксению Никитичну Воловик. Все это знала черная сотня, и, подпоив своих работников, и дав им указание кого надо “учить”, отпустила их на гулянье.

По удару соборного колокола все учреждения потянулись к собору, вышла и Земская Управа, ничего не подозревая. Торжественно был отслужен молебен, и только успели последний раз пропеть “многая лета”, как из толпы кто-то громко выкрикнул: “А теперь вечная память Николаю II”, и этот возглас был началом. Схватили Николая Васильевича Бородина – секретаря Земской Управы, побили его, да он как-то сумел вырваться, скрылся в Управе, заперся. Член Управы Матвей Николаевич Поливанов кинулся к извозчику, вскочил, а уехать не пришлось: стащили с извозчика и начали молотить. А с Филиппом Филипповичем Тимофеевым – страховым агентом, так было: он все еще ни как не мог понять, что такое происходит, кого и за что бьют, стоит и глядит, что дальше будет. Подходит к нему старик-кузнец Алексей Васильевич Куликов. Старик этот был в Дмитрове в почете, у него была большая каменная кузница, где работали его сыновья и работники. Остановился старик против Филиппа Филипповича, снял шапку, истово перекрестился, взял в руки клюшку: “Господи благослови, во что господь нас поставит за царя-батюшку”, да клюшкой огрел Филиппа Филипповича по голове, попал по лицу, переломил переносье, не успел тот обернуться, как клюшка пошла работать и по спине, и по затылку. Доставили в больницу и его, и Поливанова. Поливанов скоро вышел, а Филиппу Филипповичу не скоро нос залечили. Большинство земцев попрятались в Управе, заперлись, а потом задним выходом поразбежались по домам. Напрасно ломились. Управа опустела…»

Из рапорта уездному исправнику полицейского надзирателя И.М. Елизарова:

«Сего, 19 октября, по распоряжению Городского старосты г. Полянинова, на городской площади, против здания городского управления, был отслужен соборным причтом благодарственный молебен, по случаю обнародования Высочайшего Манифеста от 17 октября. Перед молебном диаконом был прочитан самый манифест. По окончании молебна, было провозглашено обычное многолетие и затем певчие исполнили гимн «Боже, царя храни». Предполагалась панихида по борцам, павшим за свободу, но между духовенством, произошли какие-то, по этому поводу, пререкания.

В это время из толпы послышался голос, обращенный к духовенству: «Панихиду, панихиду»! Произносившему эти слова служащему в канцелярии Земской управы Филиппу Филипповичу Тимофееву стоявшим сзади мещанином Николаем Григорьевичем Векшиным нанесен был удар кулаком и он принужден был бежать, видя озверелое состояние Векшина и других лиц, но скрыться Тимофееву не удалось, так как за ним последовала целая толпа хулиганов и торговцев, которые наносили ему побои, вырванного у него же палкой. Тимофеев был доставлен, весь окровавленный, в участок, где ему была оказана медицинская помощь.

Между тем толпа, разделившись на части, начала преследовать других земских служащих по всем улицам города. Заметив идущих с площади акушерку земской больницы Воловик со служащим земской управы Кабиновым, часть толпы черной сотни стала их преследовать, но избить их не удалось, благодаря тому, что преследуемые успели скрыться в помещении полицейского управления. Толпа все-таки ожидала около здания часа два и постепенно разошлась для дальнейшего погрома. В это же время был избит черной сотней проходивший по Кашинской улице служащий земской управы Н.В. Бородин, у которого оказалось 4 раны на голове в волосяной области и кровоподтеки на лице. Медицинская помощь Бородину оказана врачом Иноевс.

Продолжая поиски земских служащих почти по всем улицам, черная сотня встретила члена земской управы М.Н. Поливанова, который намеревался уехать из города, как бы предвидя избиения, причем черносотенцы стащили его с экипажа, нанесли побои с поражением затылочной части головы и доставили в участок, якобы как «изменника» Государю и Отечеству. Проходя по Борисоглебской улице, черносотенцы выбили стекла в доме санитарного врача Ростовцева, который от страха, принужден был спасаться в саду. Разыскав на вокзале секретаря Общества трезвости А.А. Смагина, толпа требовала от кондуктора выдачи его для избиения, (Смагин укрылся а вагоне), но благодаря скорому отходу поезда, Смагину удалось спастись от насилия.

Общее состояние черносотенцев возбужденное. Носятся слухи о разгроме земской управы, больницы и прочих земских учреждений. Грозят избиением медицинскому персоналу. По слухам, ожидается прибытие крестьян из двух соседних деревень для разгрома земства. Дознание по настоящему делу производится и имеет быть по подсудности».

А вот взгляд на происходящие события глазами жителя бедных городских окраин: «Иван Захарыч «ошалел» тоже и никак не мог постигнуть, что это такое творится… Все раньше было тихо, смирно… все было по-хорошему… «мы ваши, вы наши»… Начальство уважали и боялись, служили молебствия, говорили только про свои обычные житейские дела… И вдруг, вместо привычных слов и речей, послышались какие-то незнакомые, чудные, непонятные слова: «революция», «конституция», «партии»… Все вдруг перестали бояться, «точно с цепи сорвались», как думал Иван Захарыч… Мальчишки — и те вместо «сударыни» стали петь «вставай, подымайся, рабочий народ, иди на врага, люд голодный!».

А на другой день после 17 октября Иван Захарыч был на площади, где служили молебен, и слушал, как кричали «ура»… Молодые девицы и кавалеры «из благородных» пошли по городу, неся красный флаг и распевая какую-то незнакомую песню. Потом Иван Захарыч видел, как толпа «злой роты», наполовину пьяная, под командой купца Соткина, торгующего иконами, и его «приказчика» Сашки-Собаки, тоже с криком «ура», бросилась на этих молодых девиц и кавалеров и принялась их бить, крича что-то про «веру, царя и отечество»… Ничего не понимал Иван Захарыч и только дивился и ахал…» (С.П. Подъячев «Забытые»)

clip_image008

Семён Павлович Подъячев ( 1865 – 1934)

Утром 20 октября А.Н. Полянинов провёл совещание, на котором присутствовал земский исправник, городские уполномоченные, полицейские чины и другие представители городских властей. Учитывая сложившуюся в городе крайне напряжённую ситуацию и чтобы избежать возможного кровопролития, было принято решение телеграфировать о случившемся губернатору и просить ввести в Дмитров войсковые подразделения.

Уже на следующий день в Дмитров прибыла казачья рота из состава 5-й сотни 32-го Донского полка. Всего в город вошли 63 казака под командой хорунжего Кудрявцева, которые были размещены по дворам наиболее зажиточных горожан. В гостинице Суходаева разместился сам хорунжий и 10 казаков, по 9 казаков – у Калачёва, Осетрова, Федотова и Клятова, по 8 у Короваева и Кузнецова. Беспорядки в городе прекратились, но начались жалобы горожан на самоуправство казаков, которые вели себя слишком агрессивно и порой сами провоцировали на ответные действия. К тому же, купцы, у которых квартировали казаки, были недовольны расходами на содержание постояльцев и особенно, их лошадей. Учитывая это, Полянинов просил губернские власти о замене казаков пехотным подразделением. 25 октября казачья рота покинула город, а на следующий день в Дмитров прибыла рота 221-го запасного пехотного Троице – Сергиевского полка под командой капитана Кованько и прапорщика Гукали. Офицеры разместились в гостинице Суходаева, а солдаты, в количестве 61 человека – в казарме Дмитровского воинского присутствия («старый военкомат»).

25 октября в Успенском соборе прошёл молебен о здравии государя императора. Произносивший проповедь священник Н. Козлов упрекнул купцов черносотенцев («рядовичей») в излишней жестокости во время событий 19 октября, назвав зачинщиков погрома подонками. Только то, что проповедь произносилась в храме, спасло священника от расправы, а город – от новых черносотенных погромов. « 25 октября мы рядовичи и все жители города вместе со всеми учащими и учащимися были в Соборе у обедни. После оной был молебен о здравии Государя с многолюдием ему. Народа было множество. Говорили проповеди Козлов и Лихачев. Козлов сказал плохо и обидел рядовичей намеком, что мы должны наставлять «чернь», чтобы она не производила насилия и назвал «подонками» лиц, отстаивающих святыни народные, Царя и Родину!! Хорошо, что «подонки» его не слыхали, а то бы и в церкви плюнули ему в лицо. Как мне заявил по окончании помещик крестьян В.М. Попов, только говорит, святость места не допустило меня до этого, а сердца у многих горели злобою к проповеднику за эту проповедь. Вот тебе и академик! Академия не даст просвещения, она дает только образование, а просвещение дает только жизнь по вере и любовь… к подонкам уничтоженным и оскорбленным, но говорить так, как говорил Н.В. Козлов, значит, не знать народа и иметь слабую веру и в Бога-то!

Я ему послал письмо и он мне ответил, но слабо оправдался и просил лично побывать у него. Я до сих пор не был. Господи! Сколько же теперь развелось либеральных священников, плохие пастыри они народу – волкам очень легко расхитить у них овец. Есть пастыри и сейчас хорошие, но их мало сравнительно» — записал А.Е. Новосёлов.

31 октября А.Н. Полянинов извещал губернатора: «В г. Дмитрове происшедшие 19 октября днём и следующей за ним ночью беспорядки и насилия больше не повторяются, и наступило полное спокойствие. В следствие чего, с согласия городских уполномоченных, имею честь покорнейше просить Ваше превосходительство сделать распоряжение об отозвании находящейся в Дмитрове роты Троицкого пехотного полка». Солдаты пробыли в городе до 6 ноября и покинули город.

В Дмитрове в целом сохранялась спокойная обстановка, хотя в начале декабря начались волнения на Покровской мануфактуре. В Москве же шло строительство баррикад, начались бои рабочих с войсками. В Дмитрове революционной работой руководила Е.В. Зубкова, известная в кругу социал- демократов под партийной кличкой «Марья Степановна». Она организовывала митинги и сходки рабочих на фабриках Немковых. Активным её помощником был сын хозяина этих фабрик И.Е. Немков, который печатал прокламации и помогал их распространять, выступал на митингах. В числе руководителей этой революционной группы был рабочий с Луговой фабрики Д.С. Пенухин, рабочие чугунолитейного завода Галкина С.Н. Степанов, Юмашев – Елизаров, П.И. Ржанов. В конце 1905г. Зубкова, опасаясь ареста, была вынуждена скрыться из Дмитрова, её место заняла Капитолина Александровна Гар, жена врача Дмитровской земской больницы (партийная кличка «Анна»).

За многими революционно настроенными жителями города и уезда был установлен полицейский надзор. Из донесений полицейских чинов:

«Сын священника Богородице — Рождественской церкви села Говейнова Николай Николаев Скворцов 25 лет. Жительствует в селе Говейнове в доме отца, без обязанностей. Отец — Николай Иванов Скворцов, мать – Вера Николаева Скворцова, брат Иван 14 лет, сестёр 4 – при отце, а 5-я учится в Москве в Епархиальном Филаретском училище, имя её Мария.

Надзор учреждён по распоряжению начальника Московско- Савёловского отделения Московско- Архангельского жандармского полицейского управления железных дорог, от 28 января 1905г. за №14, по обвинению по 103 статье устава Уголовного уложения. Под надзором с 29 января 1905г. до особого распоряжения.

… Обвиняемая по 129 статье Уложения акушерка Дмитровской уездной земской больницы Ксения Никитина Воловик 12-го дня сего апреля 1907г. из Дмитрова выбыла в село Жихово Черниговской губернии Новгород – Северского уезда, 10 мая прибыла в г. Дмитров. Полицейский надзиратель К. Друганов.

… Мещанин г. Дмитрова Сергей Никаноров Часовиков, обвиняемый по 132-й статье, не имеет права отлучаться из села Вербилки без предварительного на то каждый раз разрешения, с сентября 1905г. Ему 22 года, мать Аграфена Николаева 56 лет, братья Василий 26, Никанор 14 лет, проживают в селе Вербилки.

… Домашняя учительница Софья Михайлова Шатерникова, проживающая в имении отца в селе Хлыбы Ильинской волости… Учительница Александровской земской школы Марья Александрова Кабанова сего марта 9-го вернулась из Москвы в означенную школу».

Вообще, работа полицейских агентов в Дмитрове и уезде была поставлена из рук вон плохо. Основными источниками информации являлись доносы враждующих между собой крестьян.

«7-го августа сего года рабочии фабрики Дмитрия Никандровича Позднякова при сельце Лифанове: дмитровский мещанин Сергей Максимов Медведев, крестьянин Смоленской губернии Гжатского уезда Воронцовской волости деревни Драчёвой Алексей Семёнов Викторов, крестьянин села Ольявидова Тимоновской волости Пётр Васильев Чухарин, крестьянин деревни Карцевой Тимоновской волости Николай Васильев Комаров и крестьянин Владимирской губернии Александровского уезда Ерёминской волости деревни Бор Иван Фёдоров Крошевин находились в отхожем месте фабрики и распивали 2 бутылки вина. Причём Викторов, с целью распечатать полубутылку, ударил её рукой в дно, от чего пробка отлетела в Комарова. Последний взял пробку, отделил от неё бумажку и сказал: « на ней есть портрет царя Николая, отнеси её в казёнку, там тебе дадут 5 рублей». На что Викторов ответил: « Ё.. я вас с Николаем..», после этих слов Крошевин ударил Викторова по лицу, дав Викторову налить чашку вина, отдал её Медведеву. В то время Чухарин сказал: « выпьем один бокал за здоровье царя», на что Медведев ответил: « за Николашку- то… лучше — за себя.» После этого Крошевин ударил Медведева, отчего у них началась ссора…»

«15-го минувшего июня 1907г. крестьянин деревни Новленской Морозовской волости Дмитровского уезда московской губернии Дмитрий Фёдоров Малов, находившийся в гостях в деревне Площевой Александровского уезда, на улице в разговоре с крестьянином Ефимом Ивановым Сидоровым, узнав, что последний монархист, позволил себе порицать действия Правительства и волю Государя Императора, говоря крестьянину Сидорову: « вы стоите за правительство и Государя — вас надо всех убить, убить правительство и Государя, и надо своё взять. А то вы всё держитесь по- старому, а что теперь за суды, что за правительство…» затем, на замечание Сидорова, что он, видно, и в бога не верует, последний сказал: « а что, Христос – он такой же человек как и я, он таким же х… сделан. Можно и с меня написать картину и молиться, поставив на божницу… Всё это подтвердили, помимо Сидорова, ещё крестьяне Григорий Данилов Климов и Михаил Ефимов Дмитриев».

И таких примеров множество.

Из дневника А.Е. Новосёлова от 14 декабря: «Анархия в Москве продолжается – анархисты все еще борются с правительскими войсками, артиллерия выбивает залпами гнезда и скопища революционеров. Вчера, говорят, артиллерия разгромила типографию Кушнерова на Пименовской улице и мануфактуру Прохоровскую. Убитых тысячи. Сегодня говорят артиллерия будет громить скопища на заводах Листа и Ралла на Бутырках. Кровь льется рекою, ужас слушать. Москва вся выезжает из этих районов, где мятежники имеют скопления. С введением военного положения есть надежда, что порядок скоро восстановится.

И в провинции здесь нервы у всех расстроены и развинчены, везде стращают, что и город разгромят революционеры, тем более у Лямина тоже была с 12 ноября по 12 декабря забастовка, и теперь хотя с 12-го встали на работу до Рождества, но так как хозяин не увидел всех требований рабочих. И вот ораторы-революционеры теперь вооружили часть рабочих и развивают уже почву политической забастовки, сеют злобу против буржуазии и собственников и т.д.

В городе 25 казаков и 30 человек местной команды. Очень мало, но что будет, Господу угодно, на все его Святая воля….Железные дороги все еще не ходят».

12 декабря в Москве было объявлено военное положение. В этот же день в Дмитров вновь было введено казачье подразделение – 25 казаков из состава 3-й сотни 34 полка под командой подъесаула Чекунова. Казаки разместились в казарме воинского присутствия, а часть лошадей поставили в конюшне купца Бакакина.

Новосёлов записал 15 декабря: «Из Москвы слухи идут все плохие, но говорят, немного стало тише – везде войска, всех обыскивают, проволочные заграждения местами еще есть, но уже начали снимать и уничтожать их. Дай Бог, чтобы поскорее водворился порядок и мир в нашей многострадальной родине. В городе неспокойно. Слухи о нашествии ляминских (рабочих с Покровской мануфактуры) с земцами на город с красными флагами. Что предпримут отцы города с головой и исправником во главе — неизвестно, завтра будет собрание. Железные дороги все еще бастуют. Погода снежная. Новобранцы собрались сегодня, но их вновь распустили по домам до нового уведомления по случаю всеобщей смуты и бастовок железных дорог».

С начала 1906г. революционные события в Москве идут на убыль, по стране прокатывается волна арестов и репрессий. В Дмитрове была арестованы представители либеральной интеллигенции: врач Ростовцев, служащий земства Бородин и ещё несколько человек. На Покровской мануфактуре были арестованы члены рабочей дружины, забастовка на фабрике прекратилась.

Уланов сообщал: «… на Яхромской фабрике, в декабре месяце произошла крупная забастовка рабочих, в процессе которой, сбежала администрация фабрики и некоторое время рабочие своими силами управляли крупным производством. Эта забастовка имела все шансы для рабочих на полный выигрыш и лишь прибытие из Москвы карательного отряда Семеновского полка, применившего все зверства карателей, положили ей конец».

Новосёлов записал 5 января: «По всей России понемногу вводится успокоение: забастовки прекратились, вооруженное восстание на окраинах подавлено. Аграрный вопрос затихает. Аресты революционеров и социалистов продолжаются: на Покровской мануфактуре арестованы агитатор-оратор, развративший заводских рабочих и до 15 человек боевой дружины. Оратора пороли за фальшивые паспорта. В числе 15-ти человек есть доктор, учителя, фельдшерицы и др. На другой день повезли арестованных в Москву. Работы на фабрике начались. Большинство вздохнуло свободнее, все обрадовались.

У нас в Дмитрове в ночь сегодня арестованы и посажены в тюрьму санитарный доктор Ростовцев, техник земский Бородин, помощник секретаря в земстве и Алексеев. Большинство в городе довольны, что арестованы два главных революционера, у которых всегда были сходки, и у них находился комитет главный для народного разврата… В Москве главных агитаторов вооруженного восстания расстреливают на Ходынке, а в Литве расстреливают всех, кого возьмут с оружием в руках».

События на Покровской мануфактуре могли бы произойти по гораздо более «кровавому сценарию», если бы не вмешательство Джунковского.

Джунковский писал: «Особенно долго бастовала фабрика Лямина у станции Яхрома Савеловской ж. д., и хотя там было совершенно тихо, но забастовка упорно держалась даже после того, как в Москве восстание кончилось и жизнь вошла в колею. Ходили слухи, что агитаторы не позволяют встать на работу, терроризируют рабочих и угрожают испортить машины и даже сжечь фабрику, если рабочие начнут работать. Поэтому я решил принять необходимые меры и послать вооруженную силу, дабы парализовать влияние агитаторов. С разрешения генерал-губернатора был отправлен батальон Лейб-гвардии Семеновского полка под командой полковника Римана, вернувшегося из экспедиции на Казанскую ж. д.

Когда я узнал, что командируется полковник Риман, то я, опасаясь, как бы он не переборщил и не повторилось бы то, что было на Казанской ж. д., дал ему строжайшую инструкцию отнюдь не применять оружие, так как Ляминская фабрика известна была своей патриархальностью, и я не допускал мысли, чтобы рабочие оказали какое-либо противодействие. Я приказал только доставить мне в Москву трех главарей, которые были известны и которые держали всю фабрику в терроре. Как я и ожидал, появление внушительной силы подействовало, и мирные рабочие в тот же день встали на работу, чувствуя поддержку. Фабрика была окружена, и рабочие выдали своих главарей, которые и были доставлены в Москву».

Когда в 1919г. Джунковский судился Ревтрибуналом по обвинению в соучастии в подавлении московского вооружённого восстания 1905г., одним из пунктов обвинения заключался «в посылке вооруженной силы для подавления революционного восстания на Ляминской мануфактуре при станции Яхрома Дмитровского уезда Московской губернии». Но даже Ревтребунал не мог не отметить осторожных действий Джунковского и в приговоре сообщалось «что следствием не установлены расстрелы рабочих и крестьян по распоряжению Джунковского , а напротив, он проявлял мягкость и гуманность». Тем не менее, он был осуждён на 5 лет заключения, но уже в 1922г. был освобождён из Таганской тюрьмы ( Джунковский был расстрелян позднее — в 1938г.).

В упоминаемом Джунковским подавлении забастовки на Казанской ж.д. участвовал поручик лейб- гвардии Семёновского полка А.М. Поливанов (родной дядя дмитровского краеведа А.Н. Поливанова). Из протокола допроса Поливанова в ОГПУ от 26 ноября 1930г.: «В период экспедиции Семеновского полка в Москву я принимал в ней участие в составе 10-й роты, командиром коей был Сиверс. Я командовал полуротой. Рота входила в состав батальона, коим командовал полковник Риман. Задача батальона состояла в ликвидации революционного движения на Московско-Казанской железной дороге. Рота занимала станцию Голутвино, где ею были произведены расстрелы. Я принимал участие, как и остальные офицеры, в обысках и расстрелах по приказанию полковника Римана, который приказал офицерам при обнаружении оружия пристреливать рабочих на месте.

Полуротой под моей командой было расстреляно человек пятнадцать. В числе их помню начальника станции Голутвино и его помощника, остальные были, очевидно, рабочие. Приведены они были со станции Риманом и Сиверсом. Конвоировала их моя полурота за железнодорожные пути, где они были расстреляны. Команда была подана солдатам мною, что-то вроде «кончай» или «начинай». Когда до этого я колебался, говоря Риману, что я не смогу, то тот сказал мне, что «я Вас самого расстреляю». После чего я все выполнил. Лично я никого не пристрелил из револьвера, как делал это Риман, это я отрицаю.

Шрамченко тоже участвовал в экспедиции, он был, насколько я помню, в 4-м батальоне в 16-й роте под командой Витковского. Он оставался в г. Москве, роль и участие его в Пресненских операциях мне неизвестны. Командовал непосредственно всем Риман. Кем был расстрелян революционер-машинист Ухтомский, я сейчас не помню, я при этом не был. Со слов в вагоне от офицера, кажется, адъютанта Шарнгорста, я слышал, что Ухтомский перед смертью обратился с речью к солдатам и отдал им имевшиеся при нем деньги, умерев как герой.

Кого и как пристрелил Сиверс — я не видел… Кем в Коломне из офицеров производились расстрелы мне не известно, мое участие там выражалось лишь в производстве обысков. Риманом в Голутвино при мне лично был застрелен какой-то рабочий, захваченный цепью солдат нашей роты при наступлении на Голутвино, он вышел навстречу с белым флагом, а Риман подскочил к нему и застрелил его».

Обвиняемый по этому же делу Я.Я. Сиверс показал: «Весь 3-й батальон с карательной экспедицией по прибытии в Москву был отправлен по линии Казанской железной дороги. Моя рота выехала и заняла станцию Голутвино. На этой станции нами было расстреляно около 30 человек, из коих один арестованный с оружием рабочий-железнодорожник был мною пристрелен лично. На станции Голутвино, в сравнении с другими станциями этой дороги, было расстреляно большее количество рабочих.

В моем подчинении был поручик Поливанов Алексей Матвеевич, который по моему приказанию лично руководил расстрелами и подавал команду. В экспедиции Московской были, как я сейчас припоминаю, еще Шрамченко и Шелехов. Возможно, что машинист Ухтомский был расстрелян на станции Голутвино, но не мною и не моей ротой. За подавление революции 1905 года все офицеры получили награды. Мне дали Анну 3-й степени. По возвращении полка в Петербург, позже, на специально устроенный праздник в знак высочайшей милости к нам приезжал Николай II». Сиверс, Поливанов и другие обвиняемые по этому делу были расстреляны в 1930г.

Так что бастовавшие рабочие Покровской мануфактуры и Савёловской ж.д. должны были благодарить Бога за инструкции Джунковского, данные полковнику Риману.

10 января Полянинов телеграфировал губернатору: «… Содержание введённых в город казаков также отзывается на городском бюджете. Так как в городе и ближайшей фабрике Покровской мануфактуры полное спокойствие и казаки оказывают только лишь в единичных случаях содействие жандармской полиции, имею честь просить о выводе из г. Дмитрова войск». Казаки покинули Дмитров 15 января 1906г., активные революционные события в городе и уезде завершились.

9 июля 1906г. Николай II своим указом распустил первую Государственную Думу, в которой преобладали либерально настроенные депутаты. Новосёлов записал: «Давно пора было разогнать «крамольную» Думу, где большинство оказалось врагов родины революционеров. 200 человек бывшей Думы уехали в Финляндию и там строят козни против родины, хотят издать воззвание к народу, чтобы народ восстал на бунт и т.п. «Бог не выдаст, свинья не съест». Только бы правительство твердо и грозно держало меч в руках и да «воскреснет Бог и расточа враги его!» Поговаривают про всеобщую забастовку и т.п., но едва ли она удастся. Надоело сидеть без денег и без хлеба…»

Запись от 24 августа: «Да, всеобщая забастовка не удалась, как в Петербурге, так и в Москве. Я 24-го был в Москве, 10 % фабрик забастовали, а также забастовали типографии, газеты три дня не выходили. Я лично видел группу до 100 человек забастовщиков близ Ильинских ворот. Они остановились и запели Марсельезу, но к ним подошли два полицейских и, держа ружья на прицел, закричали расходиться! И вот блузники-рабочие побежали как зайцы. В общем, обыватели не сочувственно относятся к бастовщикам, и забастовка нигде не удалась. Но разбои все увеличиваются и чем вся эта смута кончится, одному Богу известно?!»

В октябре 1906г. в Дмитрове прошли выборы городского старосты и нового состава городских уполномоченных. Либерально настроенный А.Н. Полянинов был отправлен в отставку, новым городским старостой стал купец Пётр Алексеевич Елизаров. Елизаров занимал «правоцентристскую» позицию и его кандидатура устроила всех. Из 15 избранных уполномоченных лишь двое (С.Е. Клятов и Н.А. Короваев) остались из прежнего состава, среди новых был и А.Е. Новосёлов.

«Борьба наша с нашим старым городским правлением, старостой и гласными кончилась, нас утвердили, и мы избрали старостой П.А. Елизарова, а помощником ему А.Ф. Попова. Слишком четыре месяца были выборы, протесты и жалобы. Правда восторжествовала. Горожане выбрали новых уполномоченных – 13 человек и двух старых. Теперь приходится новым много работать. Хозяйство было очень плохое. Жалованье старосте и помощнику убавили (500 руб.) Теперь в канцелярии кое-кому придется убавить и уменьшить штат».

27 октября состоялось первое заседание городского правления нового состава. После торжественного молебна о здравии императора был составлен приветственный адрес, подписанный членами городского правления. «Сегодня в 6 часов вечера у нас было 1-е Собрание уполномоченных в новом составе. Пред началом собрания был молебен о здравии государя и всей семьи его. Потом многолетие и гимн «Боже, Царя храни». Каждый раз по окончании гимна кричали «ура» И так шесть раз. Потом староста П.А. Елизаров открыл заседание. Заявил, что уполномоченные желают послать приветствие адрес Государю Императору, который и прочел. Затем уполномоченные подписали его и тут же отправили его на телеграф чрез Губернского Губернатора Государю. Текст адреса составлял я, и его Собрание одобрило, а именно:

«Всемилостивейший Государь, Отец Наш! Собравшись в новом составе в первое наше очередное собрание, и вознеся горячие молитвы Всевышнему о здравии Твоем и всей Августейшей Семье твоей, просим принять от нас чувства любви и преданности, и готовности стоять и защищать до последнего нашего вздоха Веру Православную, Самодержавие Твое, помазанника Божия и дорогую измученную смутой нашу многострадальную мать Родину Русь великую от всех жестоких внутренних врагов, безумно дерзающих уничтожить Святое Святых русского народа. Спаси Господи люди твоя и благослови достояние твое! Верим и надеемся на милость Божию, и на заступление Богоматери за землю русскую! Твердо уповаем, что дарованные тобою народу великие и мудрые милости послужат крепким фундаментом к величию России и к благоденствию всех верноподданных твоих.

г. Дмитров Московской губернии

Городской староста П. Елизаров, уполномоченные: Николай Короваев, Алексей Новоселов, Петр Архаров, Сергей Санкин, Василий Бирюков, Сергей Клятов, Андрей Зорин, Сергей Жеребин, Иван Сычев, Илья Малышев, Николай Бекренев, Василий Павлов, Александр Попов, Федор Короваев, депутат от духовенства Иоанн Сахаров…

27 ноября с.г. на Собрании уполномоченных староста прочитал отношение Губернатора, что на докладе чрез господина Министра внутренних дел на наш Адрес Государю императору, Государь собственноручно начертал: «Искренне благодарю Всех»

Собрание с радостью выслушало стоя оную благодарность от Отца нашего, Великого Печальника Земли Русской».— записал в дневнике Новосёлов.

В октябре 1906г. Дмитровский уезд посетил губернатор. Новосёлов записал : «В октябре был в городе губернатор Джунковский. Мы его встречали хлебом-солью на паперти в Соборе. Я сказал краткую речь, немного смущался и кое-как докончил речь. Потом он был в Управе, поговорил с нами про землю под железную дорогу, про Старую Яхрому, про Городское училище. Осмотрел пожарную команду, разъезд ее, дал 10 рублей пожарным на чай, позже осмотрел богадельню, больницу, городское училище и весьма остался городом доволен, и вечером в 10 часов мы его провожали на поезд в Кузнецово — Вербилки. Кричали ура, прямо по душам! Я ему пожелал на прощанье быть министром внутренних дел!»

В целом Джунковский остался довольным положением дел в уезде :« 8 октября я выехал в Дмитровский уезд для ревизии подведомственных мне учреждений и ознакомился с уездом. Я начал с г. Дмитрова, где мною были осмотрены все, как правительственные, так и общественные, учреждения… Крестьянское население в уезде было хорошо настроено, при объезде мною волостей никаких особенных прошений мне подано не было, и беседы мои с крестьянами доставили мне большое удовлетворение.

В уезде я посетил и фабрику Лямина в Яхроме с пятью тысячами рабочих, обошел все мастерские, квартиры рабочих, школу, больницу. По устройству быта рабочих это была одна из лучших фабрик в губернии. Многие рабочие так сроднились с фабрикой, что работали из поколения в поколение. Я видел там много рабочих, которые уже 30 и более лет работают на фабрике. Беседа с рабочими доставила мне большое удовольствие».

Совсем другое впечатление произвело на него публичное проявление «верноподданнических чувств», осуществляемое под явным давлением со стороны властей. Он отмечал: «При проезде моем по деревням в районе 2 стана случился небольшой инцидент: пристав этого стана Снытко, очевидно желая мне доставить удовольствие, старался приготовить мне встречу со стороны местного населения. Следуя перелесками из одной деревни в другую, я увидал на прогалине группу крестьян, как оказалось, вышедших ко мне навстречу из соседней деревни, через которую мой путь не лежал. Я остановился, расспросил их, как они живут, нет ли жалоб, прошений. Переговорив с ними и простившись, я приказал кучеру ехать дальше. В эту самую минуту я услыхал возглас за толпой: «Кричите ура, черти!» Толпа загалдела, я обернулся и увидел за толпой пристава Снытко. По возвращении в Москву в приказе по полиции я обратил внимание исправника Грибского на бестактные действия пристава и дал по сему поводу соответствующие указания всем исправникам. Мой приказ, очевидно, произвел впечатление и обратил на себя внимание, так как был переведен и напечатан в Берлине в «Berliner Tagesblatt» в виде особой корреспонденции из России «Прием в духе Потемкина».

Бедный старик Грибский, дмитровский исправник, был в отчаянии, что его подчиненный сделал такую глупость. Сам Грибский был честнейшим и благороднейшим человеком, все в уезде его уважали, это был уже старик, ему было за 60, и конечно, в его годы трудно было ему держать своих подчиненных в руках; я нашел довольно много дефектов в канцелярии полицейского управления». Ссылаясь на преклонный возраст, Грибский вскоре ушёл в отставку.

Приказ Джунковского: «Приказом от 7 ноября 1907 г. за № 105 я поставил на вид бывшему дмитровскому исправнику бестактные действия пристава, старавшегося подготовить мне встречу местного населения. К сожалению, истекший год убедил меня в том, что случай этот не единичный и что некоторые чины полиции и ныне при поездках моих по губернии прилагают усилия к устройству мне торжественных встреч с приветственными кликами. Мне крайне грустно говорить даже о возможности столь недостойного угодничества и непростительной бестактности. Предупреждаю всех чинов полиции, что подобный образ действия я буду рассматривать впредь как доказательство полной непригодности виновного лица к полицейской службе. Господам уездным исправникам предлагаю принять все меры к тому, чтобы в подведомственных им чинах до низших должностей включительно, вкоренилось твердое убеждение, что случаи отмеченного мною угодничества роняют достоинство должностных лиц и колеблют авторитет высшей власти, внушая населению ложную мысль, что начальник губернии может придавать цену приветствиям, искусственно подготовленным подчиненной ему полицией»….

Революция идёт на спад, дмитровские социал – демократы прекращают легальную деятельность и уходят в подполье. «Товарищ Анна» организует на Покровской мануфактуре, обеих фабриках Немкова, чугунолитейном заводе Галкина, фарфоровой фабрике в Вербилках, стекольном заводе в селе Гари ячейки из революционно настроенных рабочих. Ячейкой на Галкинском заводе руководит И.И. Петухов, на Вербилковской фабрике – Воскресенский, на фабрике в Гарях – Шитов, на Покровской мануфактуре – Ротьков. На Немковской фабрике в Дмитрове ячейкой руководит рабочий А.В. Суслов и Виктор Колтыпин – сын начальника городской тюрьмы, руководившего также местным отделением «Союза Русского народа». Через него налажен основной канал получения информации о планах полицейских органов и намерениях черносотенцев. В почтово – телеграфном отделении связи действует А.Н. Худяков, в земской больнице – акушерка К.Н. Воловик. Революционную работу в Синьковской волости ведёт Семёнов. Члены разных групп лично не знают друг друга и общаются только с помощью связных.

В феврале 1906г. на конспиративной квартире Дмитрова проходит конференция Савёловского подрайона РСДРП.

При активной помощи И.Е. Немкова печатаются и распространяются воззвания против роспуска 1-й Государственной думы. Уланов пишет: «Это воззвание, один экземпляр которого доставил Немков И.Е., размножалось на 3-х гектографах. Один из них находился на квартире К.Н. Воловик, а после того, как место прибывания типографии было обнаружено полицией в частном доме — в квартире у знакомого Немкова, под окном квартиры помощника исправника. Это воззвание наделало много хлопот полиции, которая с ног сбилась, разыскивая виновников».

Проводятся первомайские митинги и демонстрации. В митинге, прошедшем в нескольких верстах от Дмитрова в урочище Булатниковом, участвуют рабочие Немковской, Галкинской фабрик и Покровской мануфактуры.

В 1907г. в Дмитров приезжает опытный социал – демократ Алексей Михайлович Холмогоров. Вместе с врачом В.А. Крыловым и К.А. Гар («Анной») он усиливает пропагандистскую деятельность в уезде. Уланов пишет: «Из работ, проделанных в этом году организацией, особенно видной была Первомайская компания 1907г. Полученная в громадном количестве (по размерам того времени ) литература из О.К. была распространена в ночь на 1 мая по городу с замечательной энергией и настойчивостью; все заборы, фонарные столбы, стены и ворота к утру кричали: «Да здравствует международный праздник рабочего класса! Да здравствует 8-ми часовой рабочий день и т.д. Расклейкой и распространением прокламаций ночью занимались: Холмогоров, Петухов и Елизар Юмашев. Агитация имела успех. Галкинский завод забастовал и рабочие праздновали маевку в Городской роще, куда пришли и некоторые передовые рабочие Яхромы, Луговой и Дмитровской фабрик. На маевке выступали с докладами товарищи «Анна» и «Алексей» (Холмогоров)».

Полицейский пристав доносил о первомайской 1907г. демонстрации рабочих стекольного завода Добровольской в селе Гари: «Доношу Вашему высокоблагородию, что во вверенном мне стане 1 мая прошло благополучно. Для предупреждения могущих возникнуть беспорядков, я 30 апреля вечером со стражниками прибыл на фабрику Кузнецова, что при сельце Вербилки. За рабочими завода Добровольской также было установлено наблюдение.

1 мая на фабрике Кузнецова работала большая часть рабочих. Часть рабочих не работала, только потому что, по заявлению управляющего фабрикой г. Овечкина, в некоторых корпусах шла чистка.

На заводе Добровольской не работала только часть рабочих, преимущественно – молодёжи в возрасте от 15 до 18 лет. На месте предполагаемой сходки, близ станции Кузнецово, замечены были гулявшие рабочие, были между ними и пьяные, но беспорядков никаких не было. Согласно рапорту урядника Лебедева, несколько десятков молодёжи с фабрики Добровольской, при участии врача Гарской больницы Розена, прошли по селу Гари с красным флагом с надписями: « 1 мая» и «8- часовой рабочий день», но тоже без беспорядков. За отдалённостью станции Кузнецово от села Гари до 8 вёрст, задержать и разогнать не успели.

При сём представляю 4 прокламации Московского окружного комитета РСДРП

Пристав А. Сухов»

Но в целом народ устал от революционных событий, принёсших вместо эфемерной свободы лишь ещё большее обнищание, разгул преступности и жестокие карательные меры властей. Многие из недавно сочувствовавших революционерам теперь вступали в ряды их заклятых врагов черносотенцев, видя в них единственную силу в наведении порядка в стране. В рядах черносотенцев состояли не только такие одиозные политические деятели как бессарабский помещик В. Пуришкевич и кишинёвский журналист П. Крушеван, но и известные представители интеллигенции — учёный Д. Менделеев, поэт М. Кузмин, художник А. Майков и др. Новосёлов пишет: «… И вот «черносотенники» стали в чести, и краснофлажники поняли, что их, черных много, и вот давай им ручку подавать, и многие по воле и поневоле стали под национальный флаг. Партии некоторые умерли или умирают, а то вновь нарождаются, но цель у интеллигентов – опять обойти простой народ и захватить власть в свои руки. «Долой самодержавие», но русский народ чутьем чует, что пришла пора крепко стоять за Родину. Пусть матушка крепко будет защищать Православную веру, Самодержавие и Царя и целость Российской империи. Прочь с дороги все изменники, крамольники и разбойники, враги Родины. Горе будет вам, если богатырь народ совсем проснется и встанет во весь рост!… Скоро сам народ примется расправляться с анархистами, смутьянами. Всем надоела смута и у всех на сердце не спокойно за себя и близких».

В Дмитрове проходят собрания «Союза русского народа», 18 января 1907г. в народном клубе выступают видные московские черносотенцы — адвокат А.С. Шмаков, выступавший на суде по делу об избиении земцев во время митинга 19 октября 1905г. защитником черносотенцев, и Кисловский. « Народу было 400 человек. Лектор был Шмаков и Кисловский, речи говорили. Шмаков ровно два часа, а Кисловский 1 час. Много нам сказали лекторы нового про жидовскую нашу революцию и незваных «освободителей». Много аплодировали и благодарили Шмакова, а также и меня за устройство вечера. Я почти один встречал любезных патриотов, лекторов, приехавших из Москвы просвещать нас черносотенцев» — записал Новосёлов.

Получив абсолютное большинство в городском правлении, черносотенцы и их сторонники начали кампанию по выборам своих представителей в число выборщиков в новый состав Государственной Думы. «22 января у нас происходили выборы в выборщики. Избраны правые: Петр Осипович Ижванов — 293 чел., затем я – Новоселов А.Е. — 283. Лево — средний Н.С. Немков — 276. А затем левые провалились: доктор В. Крылов – 233 чел., агенты Н.Н. Башкиров – 256 и наш С.В. Пономарев – 230. У Пономарева 50 записок отбраковали, где было написано Подмарев вместо Пономарев. Очень жаль, хороший был бы товарищ и прекрасный был бы член Думы – русский и патриот !! У Пономарева приняли еще 45 голосов, 275 – не хватило 1 голоса. Всего подано 621 записок».

Избранные от Дмитровского уезда «выборщики» — купец А.Е. Новосёлов и управляющий фарфоровой фабрикой в Вербилках П.О. Ижванов 6 февраля 1906г. участвовали в выборах депутатов Думы от Московской губернии. Несмотря на все усилия, «правые» так и не смогли провести своих кандидатов в Думу. «Я и П.О. Ижванов выехали 4-го вечером и в 9 часов вечера прибыли на собрание правых партий в Славянском Базаре. Всего нас оказалось 48 человек. Кадетов – 27, рабочих – 5, крестьян – 16. Рабочие все социал-демократы, а крестьян 11 левых и 5 умеренных. Долго мы вели переговоры с крестьянами, но все-таки они и рабочие примкнули к кадетам, и мы на выборах имели 48 голосов, а левые 59 голосов, и мы побеждены! Даже если б крестьяне и примкнули к нам и тогда бы мы должны были против совести и желания выбрать трех крестьян революционеров, но чаша сия миновала нас.

Кадеты ранее нас пригласили к себе в блок крестьян и рабочих, и уговорили, умаслили их, и дали им 4 места из 6. Победа неважная и для кадетов. Вообще комедия выборов весьма неприятно на меня и П.О. Ижванова подействовала. От Московской губернии выбраны 4 необразованных революционера и 2 образованных, и никого от горожан, торговцев, землевладельцев, и даже никого от настоящих крестьян!!

Кого прикажет партия, и кого прикажут революционеры меньшинства. У нас не хватило 6 голосов и мы кланялись крестьянам, и те ломались и считали, какая сторона выгоднее. Пять правых крестьян, по-видимому, были терроризированы своими «сознательными» товарищами и боялись к нам перейти. Вот где уж свобода?? Какой же соберется парламент?»

2-я Госдума, в которой, как и в предыдущей, большинство депутатов представляли депутаты «левых» партий, проработала всего 100 дней и была распущена царским указом. Затем были выборы в 3-ю Думу, но и в ней «правые» не получили большинства.

Помимо выборной кампании, А.Е. Новосёлов, входящий в число уполномоченных городского собрания, участвовал в утверждении городского бюджета на 1907г. «Постановили отпустить 300 рублей на городское училище на класс бухгалтерии, мостить Сенную площадь, красить крыши, обмерить все городские земли. Убавить расходы на канцелярию, на сторожей кладбища, леса и лугов, уничтожить платную должность смотрителя в богадельне, сдать с торгов трубочистку, овес, керосину, очистку нечистот и т.п.» В апреле 1907г. Новосёлов вместе с купцом С.Е. Клятовым едут в Петербург на приём к товарищу министра торговли и промышленности с просьбой о разрешении в Дмитрове праздничной торговли. Естественно, отстаивая в первую очередь интересы купцов и мелких торговцев. В итоге «… с 17-го июля с.г. торговля по воскресным и праздничным дням (кроме двунадесятых) разрешена с 11 часов утра до 4 часов пополудни». Но Новосёлов не мог не замечать, что положение в экономике ухудшается: «Дела вообще идут тише, и часть фабрик уменьшают дело, а безработных увеличивается, хлеб дорог, до 1 р. 50 коп. черный и 3 рубля пуд был муки, местами не урожай. Народ с горя пьет горькую и одна надежда, что Господь Бог смилуется и народ сам образуется, да сам поймет, что надо трудиться, а не грабить и дружно помогать Царю вывести Россию на путь счастия и довольства». Говоря о городском хозяйстве, Новосёлов отмечал некоторые успехи новой власти: «… в Городском училище ввели бухгалтерию, открыли в женской прогимназии 6 класс, поставили 7 керосино-калильных фонарей (сняли старых до 100 фонарей), сделали булыжную мостовую на Сенной площади. Уплатили долгу за старое Управление до 1500 рублей. Сняли план Старой Яхромы и пастбища для предмета осушения их. Постановили в принципе уничтожить Верхнюю мельницу и выбрали комиссию для переговоров с братьями Немковыми об уничтожении мельницы …Наш город, слава Богу, как у Христа за пазухой. Бог хранит нас и Святой Крест Животворящий защитник наш от печалей».

Дошли до Дмитрова и отголоски террора, организованного членами боевого крыла социалистов – революционеров. Новосёлов отмечал: «Революция, забастовки хотя и уменьшились, но убийства должностных лиц и частных с политической подкладкой продолжаются».

Дело Семенюка

15 октября 1907. В 9 часов вечера у железнодорожного переезда близ Ильинской церкви неизвестными был застрелен зауряд – прапорщик 1 роты 3 железнодорожного батальона Золотарёв. А.Е. Новосёлов отмечал в дневнике: «На переезде в 9 часов вечера он шел в штаб к полковнику с рапортом и ему встретился солдат и на вопрос, имеет ли отпускной билет, тот ответил, имею, и дает фельдфебелю, который, подойдя к фонарю, стал развертывать его, и в это время солдат произвел в своего начальника выстрел. И со слов покойного фельдфебеля дело было так: я, говорит, почувствовал сильный удар в спину и боль, глаза помутились, я упал, но тут же вскочил и пошел в штаб (сажень 50) и, придя в канцелярию, повалился на диван и сказал: «Я ранен на переезде солдатом, фуражка без козырька, лицо не чистое, без бороды и без усов». Послали в больницу за носилками. Собрались доктора и офицеры, послали за солдатом в обозную команду на двор штаба. И одного солдатика Семенюка не оказалось дома. Он имел отпуск до позднего времени (у обозных солдат фуражки без козырька), вторично, уже, когда раненого надо было нести в больницу, то он оказался дома. В больнице была сделана операция сшивания кишок (пуля прошла насквозь в позвоночный столб и найдена была на матрасе в больнице).

Когда к раненому подвели солдат, то он говорил нет, нет, нет, но когда подошел Семенюк, то раненый долго смотрел на него и сказал, да, это он! Потом немного помолчал, и сказал, нет, не он, ну, да Бог с ним! Затем опять подвели к нему Семенюка и сказали ему, :«вот Семенюк говорит, что вы встретили его у казарм 2-й роты (дом Рахманина) и он вам дал отпускной билет, и вы оный билет посмотрели и разорвали в клочья, и что это было в 8 часов вечера». Раненый сказал: «Что за глупости! Он врет, я в этот день получил только один билет у того солдата, который меня ранил», а потом раненый обернулся и спросил Семенюка, а какой билет ты мне дал – мятый ?

– Да, мятый! – ответил Семенюк.

– Ну, так это он! – сказал раненый и отвернулся к стене.

В полночь через сутки раненый скончался. Похороны были торжественные. Из больницы тело принесли в Собор с музыкой, по окончании, на Троицкое кладбище. Почти весь город провожал покойного до могилы. В Соборе народу было тесно.

Спустя месяц приехал в город военно-окружной суд. Судили Семенюка в убийстве по уговору своего начальника и приговорили к расстрелу. Дело разбиралось в здании съезда. Я высидел от начала до конца. Народу было много, улик косвенных было много, но… загадка осталась не разъясненной. Обвиняемый не сознался и подал кассацию в Главный военный суд, который приговор нашел правильным, и главнокомандующий приговор утвердил, и в конце ноября Семенюка расстреляли у нас в Дмитрове близ Матусова, где стояла летом мишень. Расстрел произведен в присутствии нескольких офицеров, солдат, доктора и нашего Тихвинского священника в 5 часов утра и тут же тело бросили в могилу без отпевания…»

clip_image010

Дорофей Исидорович Семенюк

А вот что пишет об этом В.С. Уланов: «Здесь необходимо уделить место наиболее выдающемуся и вместе с тем, трагическому событию в г.Дмитрове, связанному с пребыванием в нем воинской части 3-го железнодорожного батальона. Этот батальон прибыл в Дмитров в середине 1906 года на постоянное расквартирование. Солдатская масса его состояла из квалифицированных рабочих специалистов, части интеллигенции и была настроена революционно. Командиром батальона был полковник Спиридонов, один из «героев» Японской войны, награжденный золотым оружием. Это был жестокий человек по отношению к своим подчиненным, хотя наружно и старался показать себя «отцом родным».

В то время реакция шла уже полным ходом и, конечно, отражалась в войсках. Для поднятия дисциплины, правительство ввело в войсках институт подпрапорщиков, которые жили в массе солдат и зверствовали над последними. Особенно отличался этим подпрапорщик Золотарев, прибывший в батальон из 8-го гренадерского полка, где солдаты хотели убить его за зверское отношение.

В батальоне было две подпольных революционных организаций: одна социалистов – революционеров, возглавлявшаяся солдатами Шишкиным и Лякишевым, другая – социал- демократов большевиков, представителем которой являлся солдат Дорофей Семенюк, служивший в обозной команде. Семенюк происходил из бедной крестьянской семьи, но не жил в деревне. Как только явилась возможность работать самостоятельно, он поступил рабочим на железную дорогу, работал в ж.д. депо, где вместе с другими проводил ж.д. забастовку и полностью революционизировался. Он стал известен жандармерии и, когда в 1906 году, был принят на военную службу, то его, в дальнейшем, всюду сопровождала жандармская характеристика. Ввиду этого, Семенюк в глазах военного начальства являлся нежелательным элементом на военной службе и от него старались избавиться. Командир 2-го ж.д. батальона, куда он сначала был отправлен, переводит его, по совету жандармерии, в Дмитров, в 3-й ж.д. батальон. Понятно, что в последнем он был бельмом на глазу начальства, которое также ждало удобного случая, чтобы избавиться от неблагонадежного солдата. И этот случай представился.

15 октября 1907 года, подпрапорщик Золотарев, в 9 1\2 часов вечера, после вечерней переклички в роте, пошел в штаб батальона с рапортом. Переходя ж.д. переезд, шагах в 100 от штаба он встретил неизвестного солдата, от которого потребовал увольнительный билет. Тот передал ему какую-то бумагу, и когда Золотарев рассматривал ее, то неизвестный солдат выстрелил в него и тяжело ранил. Золотарев выронил бумагу, а солдат смылся. Тяжело раненого Золотарева отправили в больницу и стали выяснять, все ли солдаты на месте. Оказался в отлучке Семенюк, которому была выдана увольнительная записка, но Семенюк не предъявил эту записку и сказал, что ее отобрал у него, около казармы 2-й роты подпрапорщик Золотарев и разорвал. У Золотарева никакой записки не оказалось. Семенюк был взят под подозрение и его несколько раз водили в больницу, к Золотареву, для опознания, но тот не мог сказать ничего определенного, так как у него начиналась предсмертная агония. Между тем, требования высшего начальства было категорическое: найти убийцу во что бы то ни стало, этого же требовал и престиж командира батальона полковника Спиридонова. Тогда начинается серия провокаций против Семенюка: составляется фиктивный акт очной ставки Семенюка с Золотаревым, на которой присутствуют три офицера и они (эти офицеры) слышат, как говорит Золотарев «это он». Мало того, будто бы выписывается из Москвы сын Спиридонова, мальчик кадет, которому по секрету, Золотарев говорит, что в него стрелял Семенюк и т.д. В результате всего этого Семенюк был предан военному суду, который состоялся в Дмитрове 9 ноября 1907 года. Семенюк виновным себя

не признал и отказался от всяких показаний. Это было понятно: в злополучный вечер он был на собрании кружка РСДРП. Суд приговорил Семенюка к расстрелу, кассация была отклонена и казнь совершена 22 ноября 1907 года за городом, вблизи (нынешнего) экскаваторного завода, где и поныне существует могила бесстрашного революционера-солдата Дорофея Семенюка, не дрогнувшего перед лицом смерти». Был ли убийцей подпрапорщика Семенюк или его застрелил кто – то из солдат эсеров, этого выяснить так и не удалось.

Другим случаем деятельности террористов, оставшимся неизвестным широким слоям обывателей, была попытка покушения на начальника дмитровской тюрьмы М.И. Колтыпина.

6 декабря 1907г. начальник дмитровской тюрьмы коллежский асессор Михаил Иванович Колтыпин сообщал земскому исправнику: « что трое или четверо молодых людей в возрасте от 18 до 30 лет, очевидно, приезжие, стояли на городской площади, распрашивая обывателей и тюремного надзирателя Хромкина, кто знает начальника тюрьмы, где живёт и какой он из себя. Основанием к подозрению Колтыпин имеет, что будучи в С- Петербурге в главном тюремном управлении, ему пришлось задержать убийцу начальника управления Максимовского Рогозинникову». Колтыпин имел все основания для беспокойства. Помимо непосредственной деятельности на должности начальника тюрьмы, он ещё являлся председателем городской организации «Союза русского народа», только это уже могло явиться основанием для покушения. Кроме того, находясь в Санкт- Петербурге в канцелярии начальника тюремного управления Максимовского, он стал свидетелем его убийства. Колтыпин находился в приёмной и ожидал аудиенции, когда молодая женщина вошла в кабинет Максимовского и выстрелила в него.

Из очерка эсерки А.Фридберг «Евстолия Рогозинникова», опубликованного в альманахе «Каторга и ссылка» в 1920-е годы: «В два часа дня в понедельник, 15 октября 1907 года, в приемную главного тюремного управления вошла молодая женщина в черном платье под пышной газовой мантией. Она наполнила, комнату резким одуряющим запахом духов.

Главное тюремное управление занимало несколько этажей в большом доме на Греческом проспекте. В управлении работало около 150 служащих. Все они были на местах за своими входящими и исходящими журналами, над обложками дел, заключающих рапорты и отношения начальников российских тюрем. Молодая женщина в мантилье заявила дежурному чиновнику, что ей надо видеть начальника тюремного управления Максимовского (понедельник был его приемным днем).Толя не возбуждала подозрений. Она была спокойна, кокетлива и непринужденно разговаривала. Удивлял только сильный запах духов, от которых становилось нехорошо, и у присутствующих в комнате даже начинала слегка болеть голова……

Вместе с Толей ожидал приема у Максимовского начальник Богородской тюрьмы Колтыпин. Он приехал в Петербург просить о смягчении участи двух своих сыновей.На следствии Колтыпин показал: «Эта женщина показалась мне подозрительной. Я все время следил за ней».Поэтому, когда Толю вызвали в небольшую приемную к Максимовскому, Колтыпин пересел поближе к двери. Но видеть, что происходило в небольшой приемной, он не мог. Через две-три минуты раздался выстрел.

…Когда Толя (Евстолия Рогозинникова) вошла в небольшую приемную, Максимовский стоял, заложив руки за спину. Она подошла совсем близко к нему, что-то сказала и выстрелила почти в упор. Пуля вошла с правой стороны носа и разорвала сонную артерию. Максимовский сразу упал. Не выпуская револьвера, Толя бросилась в дверь большой приемной. Навстречу, на выстрел, бежал личный курьер Максимовского. Он хотел загородить ей дорогу. Она выстрелила (нарочно мимо) и проскользнула в дверь, обернувшись лицом к курьеру, спиной к приемной. Сзади ее схватил за руки начальник Богородской тюрьмы.Она рвалась к окну, чтобы дать знать сигналом революционерам, которые еще могли ожидать ее напротив в саду, — выбросить для этого, как было условлено, револьвер на улицу. Это не удалось. Тогда она выстрелила назад, через плечо. Три пули попали в стекло, две в рамы.

Колтыпин, как он показывал на следствии, «так жал и гнул ей руку, что она, увидев, что борьба неравная, выронила револьвер…» ( А.Фридберг ошибалась, называя Колтыпина начальником Богородской, а не Дмитровской тюрьмы).

clip_image012 (Евстолия Рогозиникова)

Колтыпин сумел обезоружил даму, не дав ей возможность привести в действие имевшееся у неё взрывное устройство. В случае взрыва могли бы погибнуть многие из сидевших в приёмной служащих тюремного управления. Террористка, оказавшаяся мещанкой г. Красноуфимска Евстолией Рогозниковой, была через несколько дней после покушения повешена в Лисьем носу под Петербургом. Об участии Колтыпина в задержании Рогозниковой наверняка знали боевики – эсеры.

Сын М.И. Колтыпина Виктор, который, как отмечалось выше, являлся руководителем революционной ячейки рабочих фабрики Немкова, был арестован незадолго до этого покушения.

М.И. Колтыпин далее сообщал: « Эти личности, наверное, посланы революционным комитетом чтобы отомстить мне. Сегодня я узнал, что вчера 5 декабря приехали 5 человек и все были у Суходаева (в чайной) и пили чай. Одного зовут революционером Соловьёвым, приехали они из Москвы. А его знают здешние золоторотцы, которые мне и сказали». Также Колтыпин просил предоставить ему вооружённую охрану. «Имею честь доложить, что для охраны меня от покушения революционеров, достаточно каждый день одного стражника».

10 декабря помощник полицейского надзирателя Дмитрова докладывал: «Дня 3 или 4 тому назад в г. Дмитрове появились какие-то тёмные личности в количестве 5 человек, полуинтеллигенты. Трое из этих личностей спрашивали надзирателя Хромкина — где живёт новый начальник тюрьмы, а двоих видел старший надзиратель Лебедев около тюрьмы, за кем – то следивших, и видел их несколько раз. Из последних, один – рыжий мужчина средних лет в пальто с воротником, а другой – молодой парень, одет в деревенский армяк, но сам – то, по – виду, из интеллигентов. Затем, в прошлый понедельник на вокзале в 3 классе я сам видел одного мужчину в чёрном манто с большой чёрной бородой и громадной гармоникой, надетой на ремень на плече. Этого мужчину я хотел было задержать, но помешал пришедший из Москвы поезд. В это время мужчина с чёрной поддельной бородой скрылся, а я заявил об этом поручику Воскобойникову».

Земский исправник направил рапорт о предполагаемых террористах в Московское губернское жандармское управление, а Колтыпину была предоставлена личная охрана : «с 7 утра до 9 часов вечера 3 человека вооружённых револьверами, и водят его на расстоянии от 5 до 10 шагов. Ночью же охране он не подлежит».

Но 11 декабря предполагаемые террористы неожиданно исчезают из Дмитрова, так и не осуществив никаких действий, а вызванные для дачи показаний, видевшие их «золоторотцы», отрицают свои первоначальные заявления. «По проведённому дознанию, под моим личным наблюдением, указанный начальником тюрьмы свидетель, дмитровский мещанин Романов отрицает: что он никакого Соловьёва не видел и такового не знает, начальнику тюрьмы Соловьёва фамилию не произносил. В то же время, к розыску неизвестных лиц приняты меры, но таковые обнаружены не были. И по сведениям, они уже из города выбыли неизвестно куда».

Понятно, что небольшая охрана, выделенная Колтыпину, вряд ли могла гарантировать его безопасность. Покушения тогда осуществлялись и на лиц, гораздо лучше охраняемых.

Можно предположить, что члены боевой группы эсеров, прибыв в Дмитров, встретились с местными социал- демократами. На этой встрече им удалось отговорить боевиков от покушения на отца их товарища. Мотивируя это, скажем, тем, что после его смерти был бы утрачен один из главных каналов утечки информации из полицейских органов и организации черносотенцев, которой активно пользовались революционеры. А городских «золоторотцев» просто заставили отказаться от прежних показаний, угрожая расправой.

Большинство простого населения, ещё недавно сменившее свои симпатии с революционеров на черносотенцев, вновь оказалось обманутым в своих ожиданиях. Наиболее хорошо тогдашние настроения простого народа отражены в творчестве С.П. Подъячева.

«Между тем, в трактир ввалилась толпа грязных и мокрых рабочих — торфяников и, шумно разговаривая, громко здороваясь с Конычем, очевидно, хорошо им знакомым, стала рассаживаться за столы…

— Чайку бы нам, молодчик, восемь парочек, — сказал один из них, вероятно, старший, обращаясь к половому и сильно упирая на букву о. Это был сухой и длинный мужик, раскольничьего типа и сурового вида.

Сказав это, он огляделся кругом, ища места, и сел рядом с Иваном Захарычем.

— Ведомости изволите проглядывать, господа купцы? — спросил он, усевшись и пристально, маленькими, бойкими глазками, из-под нависших и уже начавших седеть бровей поглядывая то на Сысоя Петрова, то на Чортика, то на Ивана Захарыча.

— Точно так-с! — с иронией в голосе сказал, усмехаясь, Чортик. — А что?

— Да ничего, так… мы все: как насчет Думы.

— А тебе чего от нее надо-то?

— Да чего, — в свою очередь, усмехаясь, ответил мужик. — Нам, знамо, одно нужно: землю.

— Ну, это погодишь!

— О-о-о! неужто не дадут?

— Похоже — нет…

— А говорили то, се… отобрать у господ… у монастырей… пытали кричать… поговаривали шибко.

— Мало ли что поговаривали, — с той же иронией в голосе, улыбаясь, ответил Чортик и, достав из бокового кармана довольно толстую, в кожаном переплете с резиновой застежкой поперек, записную книжку, открыл ее и сказал: Вот слушай… может, и поймешь, что требовали и что ответили.

— Требовали… — начал он читать, сделавшись как-то сразу совсем другим человеком, серьезным и как будто выросшим. — Требовали, — повторил он, — полной политической амнистии, то есть освобождения из тюрем, — пояснил он и продолжал, подчеркивая слова: — Ответили: Несвоевременно. Требовали всеобщего избирательного права. Ответили: Не считаем этот вопрос подлежащим обсуждению. Требовали ответственности министров перед Думою. Ответили: Не ваше дело. Требовали закона о неприкосновенности личности, свободы совести, слова, печати, свободы союзов, собраний и стачек. Ответили: Необходимо вооружить административные власти действительными способами для предотвращения злоупотребления свободами. Требовали: полного уравнения в правах всех граждан, издания законов, ограждающих равноправие крестьян и снимающих с них гнет произвола и опеки. Ответили: Требуется особливая осторожность в изыскании способов разрешения этого вопроса. Требовали отмены смертной казни и немедленного приостановления оной. Ответили: Смертную казнь нельзя отменить. Требовали наделения крестьян землею путем обращения на этот предмет земель казенных, удельных, кабинетских, монастырских, церковных и принудительного отчуждения частновладельческих. Ответили: Разрешение сего вопроса на предложенных Думою основаниях безусловно недопустимо. Требовали…

— А, да, впрочем, — махнул он рукой и закрыл книжку. — И я дурак! все равно не поймешь… Не отберут, друг, и не дадут, нечего и думать…

— Вон не желаешь ли, друг, в Сибирь? — с ехидством вступился заметно уже сделавшийся пьяным Иван Захарыч, — сколько угодно там земли… Придумали же, а?.. Ловко!..

— На кой она мне шут, Сибирь-то? — сказал торфяник. — Кому жисть не мила, с богом!

— Их бы, чертей, самих в Сибирь-то выслать! — закричал Иван Захарыч и стукнул рукой по краю стола. — Истинный господь, самое им там место… Забрали, братец ты мой, всю власть себе в руки, как хотят, так и воротят… А об нашем брате ни фига не понимают… — И, мигнув Сысой Петрову на чайник, он сказал: — Сделайте милость, налейте… душа горит. (чтобы обойти официальный запрет на продажу спиртного в трактирах водку подавали в чайниках)

Сысой Петров еще наполнил стакан и заметил:

— Не ори ты только, столяр… поаккуратней будь… попадет ведь, ей-богу…

— Э-э-э, — махнул Иван Захарыч рукой, — наплевать! Все одно уж… доколачивают пущай… сбили меня с панталыку, пущай доканчивают!..

— Господа, ишь, теперича все, сказывают, в Думе-то? — сказал торфяник.

— Они, все они! — закричал Иван Захарыч, глотнув водки. — Вся власть теперича ихняя… Черносотенцы, злая рота!..

— Та-а-ак, — протянул торфяник и, помолчав, улыбнулся. — Ты говоришь, вон, черносотенцы… значит, это те, которые против, чтобы нашему брату хорошо было… та-а-ак! А ведь я, братец ты мой, допреж не знал этого… Я так полагал: черносотенцы — мы, провославные хресьяне… чернядь, тоись… Спасибо, один вот, неплошь тебя, человечек вразумил…» (С.П. Подъячев «Забытые»)

В 1907- 1909г. социал – демократы продолжали активно бороться с влиянием черносотенцев. Уланов отмечал: «В Дмитрове пришлось бороться с ними почти 2 года длительным путем печатной и устной пропаганды; приходилась членам организации проникать на их собрания, выслушивать их проекты борьбы с крамолой и, в конце концов, устраивать там дебош, дабы превращать такие собрания в скандальные и беспорядочные сходки, которых становилось все меньше и меньше и которые, наконец, совсем прекратились со смертью их купца Новоселова — Валандина А.Е.»

Для А.Е. Новосёлова последние годы жизни оказались непростыми. Напряжённая работа в городской управе подорвала его здоровье. Также, вероятно, на него повлияло то, что его сыновья не разделяли реакционно — монархических взглядов отца, а Диомид и вовсе проникся революционными идеями. Последняя дневниковая запись Алексея Егоровича от 6 декабря 1907г. обращена сыну: «Да, заврался сильно Дема, голубчик, и зараза людного «прогресса», «свободы» глубоко заразила тебя. То есть в аккурат наоборот надо понимать, что люди, идущие против традиций, против нравственных старых и вечных идеалов религии – веры, надежды, любви, послушания и русских исконных, старых идеалов – любви к родине (патриотизм, любовь к Самодержавному Царю-отцу, русский человек – монархист по рождению), любви к русскому страдальцу-народу.

Взять историю России, и что же видим, великороссы всех объединили: и младших братьев белорусов, и малорусов взяли под свое крыло. Затем вся история России есть борьба со злыми соседями, разорявшими своими набегами нашу родину, и пришлось их усмирять и часто покорять, а часто мы везде были заступниками против сильных за слабых. Заступались за Европу против шведов, французов, итальянцев, венгерцев, турок и т.д.

Завоеванным нашим инородцам, подданным нашим живется много лучше, чем нам с ними хозяевам в центре. Посмотрите на Кавказ, Среднюю Азию, кто во главе всех дел по торговле, по сельскому хозяйству и т.п. все инородцы, также и в Польше, Финляндии, даже и в России спросите у татар, кто им мешает хорошо жить – никто. Они торгуют, занимаются земледелием и живут припеваючи.

Вообще Россия всю историю живет на пользу младшим братья, а сам старший брат терпит часто нужду и горе, но все-таки он хозяин и глава всех, верит в Бога и любит Царя. Но Царя-то мы не любим этого, и вот стали чрез «прогресс» подтачивать нравственные великие, сильные устои русского великого народа (веру в Бога, любовь к Царю и Родине, патриотизм и национализм) и также пустил яд неверия, злобу против предрассудков в молодые наши силы, очень удобные к прививке. И вот молодежь и большая часть людей денег – богатых фабрикантов, торговцев, людей 20-го числа и почти всего пролетариата: фабричных, рабочих, мелких торговцев, служащих и людей 3-го элемента, дворян 2-го сорта без диплома – заразились ядом зависти, и давай им свободу, равенство и братство!!??

Социализм пустил корни, но он скоро завянет, как на Западе. Там ему нет доверия, как утопия или иллюзия. Идея христианства весьма верна – любовь! Все для других! И никакого никому насилия! Наоборот, социализм вреден, он хочет насилием сделать рай на земле. Система злая и фальшивая. Что посеешь, то и пожнешь».

Многое из этой записи очень актуально и в наши дни !

В 1909 -1910г. А.Е. Новосёлов тяжело заболел и почти совсем отошёл от общественной жизни города. Алексей Егорович умер 8 октября 1910г. в возрасте 52 лет от тяжёлой наследственной болезни – рака печени, от которой скончался его отец и позднее, в 1926г. умрёт старший сын Георгий. 22 сентября 1912г. в возрасте 57 лет «от злокачественной опухоли лёгких» умер другой видный городской черносотенец — купец Николай Александрович Короваев.

Формально отделения «Союза русского народа» в Дмитрове и уезде ещё продолжали существовать, но фактически вся деятельность в них прекратилась.

Утихает и деятельность революционеров, в их рядах начинается раскол, часть из них арестована. К.А. Гар («Анна») переходит к меньшевикам, Худяков, Суслов и Семёнов примыкают к «эсдекам», образовав в Дмитрове группу «пролетариат». Осенью 1909г. Петухов призывается на службу в армию, в 1910г. арестовывают Холмогорова. Революционное движение в Дмитровском уезде прекращается до 1917г.

Уездное полицейское управление

Уездный исправник – отставной майор Александр Николаевич Грибский

Помощник исправника – надворный советник Леонид Тимофеевич Касьянов

Секретарь – титулярный советник Леонид Михайлович Киселёв

Столоначальники: почётные граждане Василий Алексеевич Козырев и Иван Михайлович Елизаров

Регистратор – коллежский секретарь Михаил Иванович Ушаков

Приставы: 1-го стана – коллежский асессор Василий Иванович Прейн

2-го стана – коллежский асессор Матвей Михайлович Малышев

3-го стана – титулярный советник Николай Николаевич Смирнов

Начальник тюрьмы – штабс- капитан Дмитрий Васильевич Цветков

Ложкин А.О.

This entry was posted in История Дмитрова и района. Bookmark the permalink.

Добавить комментарий